Моему судье - Алессандро Периссинотто Страница 24

Дата: Вторник 25 мая 18.32

От кого: angelo@nirvana.it

Кому: miogiudice@nirvana.it

Тема: Это не я

Нет, господин судья. Когда я говорил, что снова убью, я не думал о Мирко Гуиди, но теперь уже слишком сложно объяснять, и я не верю, что вы захотите меня понять.

Поэтому только скажу — Гуиди я не убивал. У меня есть алиби: в тот вечер здесь, в гостинице, мы допоздна беседовали с месье Арманом. Можно бы дать адрес гостиницы и сбежать — вы допросите хозяина и проверите мое алиби. Но как-никак я преступник, и навести вас на мой след по-прежнему означает тюрьму: разве невиновность в деле Гуиди уменьшит вину в убийстве Лаянки? Нет, господин судья, я не готов еще гнить в тюрьме, так и не узнав правду. Всю правду и ничего, кроме правды, как у вас говорится.

Единственное, что мне остается, — это вести расследование. Что следовало бы делать вам, если б вы не решили, будто я маньяк-убийца, если бы сумели разобраться, не пытаясь идти самым коротким путем.

Начнем с того самого вечера, когда произошло преступление. Да, знаю, вы не говорили, что Гуиди убили вечером, точней, ночью, вы мне вообще ничего не говорили, но разве трудно разыскать всю нужную информацию?

Первым делом я порылся в электронных архивах, потому что уже много недель не покупаю итальянских газет и не ищу новостей об Италии.

Тело Мирко Гуиди обнаружил в пятницу утром пассажир, севший в Мадженте на пригородный поезд № 2003. В пятницу, 21 мая, в 7.41 он прибывает на Центральный вокзал. У кладбища Греко поезд, должно быть, замедлил ход. Я это знаю, потому что тысячу раз ездил по этому маршруту и местные поезда тут, как правило, еле тащатся, пропуская скорые, идущие с опозданием. Стало быть, поезд притормозил, и пассажир выглянул из окошка. Он едет на работу, глаза у него еще слипаются со сна, и он осоловело смотрит на трущобный поселок, зажатый между кладбищенской стеной и железнодорожной насыпью.

Случалось вам, господин судья, видеть эти трущобы в каких-нибудь двух километрах от оживленного центра Милана? Знали вы о поселке отверженных, окруженном зоной отчуждения из заводиков, складов и огородов? Наверное, нет, потому что видно их только с поезда. Вы замечали, что городские окраины повернуты к железной дороге самой уродливой стороной?

Заспанный пассажир смотрит на крыши из гофрированного железа и волнистого пластика, на стены из украденных со стройки досок, поддонов, рекламных плакатов и старых жестяных щитов для объявлений, нарисованное мороженое еще проглядывает кое-где среди ржавчины: «Корнетто», «Коппа дель Нонно», «Коппа Мармолада». Смотрит на связанные кроватные сетки, которыми огорожены эти импровизированные жилые кварталы, совсем как дачи штакетником. Глядит на груды тряпья, на бидоны для воды, тележки из супермаркетов, мусорные кучи, на завязанные пластиковые мешки — что в этих мешках, одному богу известно. Поезд идет медленно. Окно почти поравнялось с концом кладбищенской ограды, и тут пассажир замечает тело мужчины. Наверное, бомж, спит на животе, думает он сначала. Но потом, увидев лицо, обращенное к железной дороге, замечает, что глаза как будто открыты, а на синей майке большое пятно, похожее на кровь. Ему только кажется, он не уверен. Пока он опускает окно, хочет выглянуть — уже поздно. Можно, конечно, сорвать стоп-кран, ну а вдруг это ложная тревога, придется платить штраф, все равно через пять минут приедем на станцию. На вокзале человек колеблется: пойти в полицию или к карабинерам? Так ведь замучают вопросами. А если опоздаю на завод? А вдруг он просто спит? Мне что, больше всех надо, пускай другие думают. Начинает спускаться по лестнице, что ведет в здание вокзала, но каждая ступенька — как новый укор совести: трус — дикарь — эгоист. А может, человеку плохо. Может, его еще можно спасти. Дойдя до касс, он поворачивает обратно и становится на эскалатор, чтобы снова подняться на перрон. Теперь он решился. Идет прямиком к полицейской будке и рассказывает, что видел. Дежурный записывает, потом спрашивает паспортные данные и благодарит. Рабочий уходит, отчасти с облегчением, отчасти с тревогой. Ну правильно, я поступил как надо, ничего они мне не сделают. Вспоминает, что на проходной отмечают время прихода на работу. Ну и пошел он к черту, начальник цеха.

И вот в результате полиция находит труп. Патрульные окружают квартал. Полосатой красно-белой лентой окружают место происшествия, совсем как в Америке, только скромнее, — ни тебе шикарного желтого цвета, ни надписи «crime zone». Обитателей трущоб и след простыл: задолго до сирен они услышали выстрелы и скрылись.

Но той ночью я был в другом месте. Последние клиенты из бара Армана ушли в десять, а я, теперь уже почти член семьи, включил телевизор. По France 2 показывали глупейшую картину начала восьмидесятых, называется «Les Babas cool», что-то вроде «Детей цветов». История одного парижского служащего, которого в Провансе судьба приводит в общину: природа, поэзия, свободная любовь, голые попы и бюсты в невероятных количествах. Он возвращается домой, успевает оставить жену и, не теряя зря времени, — обратно в коммуну. Опять голые попы, но теперь вдобавок к попам драки, мелкие пакости, сведение счетов по поводу и без повода. Коммуна распадается, служащий, ясное дело, возвращается в Париж, жена его принимает с распростертыми объятиями и, как говорят французы, patati et patata. [16]

Знаю прекрасно, что телепрограмму я мог прочесть в любом журнале или на любом сайте, то же относится и к сюжету. Но правда в том, что в прошлый четверг я был здесь, в гостинице, мы с месье Арманом сидели перед телевизором, комментировали глупости в этой дурацкой комедии, пока не пришли к выводу, что двадцать лет назад женщины оставляли на лобке куда больше волос.

А теперь перейдем к вскрытию. Медицинское заключение гласит: «Две пули, поразившие жертву со спины, достигли миокарда, что привело к его разрыву», или нечто подобное.

Заключение содержится в файле aut_Guidi.doc, который, в свою очередь, находится в папке «Вскрытия» в компьютере профессора Лючано Гауденци, судмедэксперта. Если хотите, я назову вам даже идентификатор сети, но в этом нет нужды: мне кое-что известно потому, что я проник на жесткий диск.

Выстрелы, как свидетельствуют рапорты, были сделаны с расстояния более десяти метров. И тем не менее они поразили цель в нужной точке, в самой уязвимой точке. Это означает, что убийца — меткий стрелок: он из тех, кто тренируется, ходит на стрельбище, может, даже профессионал. Хотите знать, как стреляю я, господин судья? Достаточно сказать, что года полтора назад или около того я ходил в Луна-парк с одной девушкой; в тире я сказал, чтобы она встала поближе, сейчас я выстрелю, попаду в цель и нас щелкнут на полароид. Я просадил уйму денег и не попал ни разу, потом передал ружье девушке, и ей достаточно оказалось спустить курок, как мы получили наш снимок. Кассирша, разжалобившись, даже подарила мне плюшевого зайца. Словом, господин судья, стрелять я не умею, я даже вблизи не видел настоящего оружия, в руках не держал патронов — я из тех баб, которые стали отказниками, лишь бы не служить в армии. Не я всадил Мирко две пули в спину. Однако здесь опять вам приходится полагаться только на мое слово.