Немой свидетель - Карло Шефер Страница 24

Лейдиг был избавлен от порки, но это был не комплимент, а скорей отсвет трагедии его личной жизни — ведь даже теперь он мыслями был не здесь, и Тойер это прекрасно понял.

— Позвонили с телевидения, с канала «Про Зибен». — Магенройтер спрятал лицо в ладонях. — Они намереваются снять про вас сюжет. Вы должны исчезнуть.

— Как? — чуть ли не радостно переспросил Тойер. — Вы нас увольняете?

— Так было бы лучше всего, но госслужащих так просто не уволишь. Я знаю, что Зельтманн уже проделывал такое с вами — временное отстранение. Боже милостивый, я становлюсь таким, как он! Вы получаете двухнедельный отпуск. Все. Или трое. Все равно. Господин Зенф некоторое время назад как раз подал заявление на следующую неделю. Зельтманн его не рассмотрел; по-видимому, забыл, как это делается. — Магенройтер встряхнулся, как промокший пес.

Тойер выглянул в окно. По крышам домов было заметно, что на улице холодно и сыро. Ему показалось, что крыши плачут, а дома тесней прижались друг к другу, чтобы согреться.

— Всем известно, что вы потеряли в прошлом году своего товарища, — продолжал Магенройтер. — Это трагедия, но я не знал Вернера Штерна, так что позвольте мне взглянуть на ситуацию в другом ракурсе. Вы, Зенф, пришли в группу недавно. Вы и погибший коллега совершенно разные, но группа функционирует так же, как и прежде, то есть никак, и все-таки эффективно. Как это получается? Я не понимаю.

— Удивительное начинается там, где заканчивается понимание, — вступил Лейдиг. — Понять означает также использовать. Когда мы чему-нибудь удивляемся, мы подходим к этому феномену с почтительно склоненной головой, поэтому непонимание может лишь повысить наш статус в глазах общественности. — Все посмотрели на Лейдига. — По-моему, так, — закончил тот и густо покраснел.

— В общем, я вам все сказал. Пожалуйста, уезжайте из города. — Сгорбившись, новый шеф вышел из комнаты.

— Ну и что дальше? — буркнул Хафнер. — Отпуск так отпуск, пока у нас нет других проблем! Что, если нам отправиться сегодня вечером в Мангейм, ведь нам приказано покинуть город. Мангейм хоть и просто дешевый бордель, но в Шветцингенском предместье есть Пивная академия…

На Тойера тут же навалилось воспоминание о последних событиях его жизни. Ему стало плохо, и он, не выдержав, вытряхнул из себя свои горести.

— Я все сделал неправильно, ведь пора бы уже поумнеть, но нет! — Голос Тойера дрогнул. — Зачем только я позвонил Хорнунг? Скажи мне, Лейдиг. Просто скажи мне!

— Вы ведь оговорились? Вы имели в виду Ильдирим?

— Нет. — Тойер замахал руками. — Хорнунг.

— Хорнунг? Кто это? — удивленно спросил Зенф.

— Потом, Зенф… это было раньше…

Немного успокоившись, Тойер начистоту рассказал всю нелепую историю, не утаил даже правду о своем сексуальном порыве — Лейдиг при этом прятал глаза.

— И теперь все кончено. Я жертва слабоумия. Я не сумел изобличить обезьяну, не сумел найти для больной девочки подходящий курорт, в тот раз я не нашел заказчика Дункана, я потерял мою женщину, Хорнунг, а теперь теряю Ильдирим, а ведь она согласилась быть со мной, старым, слабоумным кретином.

— По-моему, у всех нас имеются причины для отчаяния, — спокойно возразил Зенф. — Никто не приватизировал право на несчастье, оно принадлежит всем людям.

Тойер кивнул и устыдился.

— Я могу устроить дом для вашей подруги, — помедлив, предложил Зенф. — У моря. Я арендовал его для себя, очень красивый; между прочим, в Эккернфёрде. Место, правда, не вызывает сейчас приятных ассоциаций…

— А ты? — спросил Тойер, сомневаясь и надеясь.

— Ах, я поселюсь в отеле, внизу есть отель «Зигфридверфт», там были свободные номера.

— Ну, тогда обе дамы тоже могут поселиться в отеле, — возразил Лейдиг.

— Или так, — кивнул Зенф, — но я подумал, что в доме девочка лучше отдохнет… Только вот что, господин Тойер: дом не совсем обставлен, вам придется кое-что привезти для обеих дам, кстати, это неплохая идея, я имею в виду, вам не повредит, если вы проявите чуточку заботы, так сказать…

— Значит, половина группы уезжает, — пробурчал Хафнер. — Как раз сейчас, под обстрелом противника. А нам с Лейдигом в подвале прятаться, да?

— Я тоже поеду с ними, — твердо заявил Лейдиг.

— Что? — Тойер даже испугался.

— Я давно не был у моря, но если вы скажете, чтобы я не ездил, то я, естественно… Я бы тоже поселился в отеле… Но если не нужно…

— Что ты, что ты, — забормотал шеф группы. — Разумеется, ты можешь…

— Ну что ж, мне все абсолютно ясно. — С довольным видом Хафнер закурил сигарету и вынул из ящика стола две маленькие бутылочки крепкой травяной настойки «Ундерберг». — Естественно, я тоже поеду. Ведь я всегда говорю…

— Группа есть группа, — покорно договорил за него Тойер.

Уже на ходу он спохватился и спросил Зенфа:

— Почему я ничего не знаю о твоем заявлении на отпуск?

— Я просто забыл, иначе бы сказал, — ответил изгнанник из Карлсруэ.

— А зачем ты арендовал целый дом?

— Терпеть не могу номера в отелях.

— Но теперь ты все-таки поселишься в отеле.

— Теперь я все-таки поселюсь в отеле.

— Почему?

— Потому что так получилось.

— И почему, Зенф, черт побери… — Зенф уклонился от прямого взгляда Тойера. — Почему ты перестал дерзить? Что с тобой?

Зенф не ответил.

Было поздно. Тойер сидел в гостиной, разбитый и усталый. Что происходит? Они едут в город того убитого мальчишки, все вместе, а он все равно страдает от страшного одиночества.

Он созвонился с Зенфом насчет подробностей, сумбурно поговорил с Ильдирим по мобильному. Он ревизовал свой музыкальный ассортимент и остановил выбор на дебютном альбоме американской рок-группы «Мэрун Файв» «Песни о Джейн».

Надо купить еще пластинок. Пускай все слушают компакт-диски, а он будет и дальше пластинки.

Среди «Песен о Джейн» ему особенно нравилась композиция «Эта любовь», еще он любил «Воскресное утро». Почему он почти перестал слушать дома музыку? Вероятно, потому что стыдился Бабетты — ведь он, старый осел, все еще тащился от таких молодежных вещей.

This love, да, эта любовь. Возможно, скоро ему больше не нужно будет стесняться.

Он нажал шесть раз на стрелку, переводя на нужную песню, и его палец показался ему трахающимся зверьком: отделенным от всех, лихорадочно дергающимся, беззащитным. Раздались первые такты «Воскресного утра». Причудливый ритм, рыхлые клавишные аккорды и свинговый голос, рокочущий бас, тихие голоса подпевки. Редуцированные звуки, парящие между меланхолией и надеждой, кристальное пение смычковых и рокочущий орган; лишь маленькими, брюзжащими, ритмическими вкраплениями заявляла о себе более жесткими ритмами гитара, и на секунды распахивалась роскошная сцена, огромная, золоченая. В дело вступала многоголосица, начинался праздник — воскресенье, Тойер разбирал лишь «flower in her hair» — «цветы в ее волосах» — больше ничего. Ударник напоследок возликовал, создавая вихри и извлекая сочные звуки из литавр, и песня отзвучала.