Царская экспертиза - Ольга Ракитина Страница 24

— Ну, разумеется, раз дело не возбуждено, то что им там делать? И что же вы увидели на вскрытии?

— Много чего, — вздохнул Португалов. — Официально вердикт был таков: Николай Фёдорович Максименко скончался от излияния кровянисто — серозной жидкости в грудную и сердечную полости.

— Откуда ж она взялась? Из крови инфильтровалась, что ли?

— Ну да. Помимо выделения серозной жидкости было обнаружено прободение передней поверхности желудка. На стенках желудка обнаружены повреждения, которые патолог счёл следствием изъязвления тифозной природы. Повреждения желудка могли вызвать ослабление деятельности сердца, что и привело к параличу.

— Ну — ка, ну — ка, помедленнее… — Шумилов напрягся. Он не был медиком, но в судебной медицине понимал достаточно для того, чтобы почувствовать всю необычность зафиксированной картины. — В огороде бузина, а в Киеве дядька. И прободение, и паралич… Во — первых, причём тут тиф, если речь идёт о прободении желудка? Тиф, насколько я знаю, на третьей — четвёртой неделе болезни способен вызвать перфорацию кишечника. Но причём тут желудок? А во — вторых, не слишком ли много всего этого для одного выпитого вечером стакана чаю? Расскажите, что лично вы видели.

— Я наблюдал, что при вскрытии правого плеврального мешка в нём были обнаружены примерно три унции серозной жидкости. В левом плевральном мешке её оказалось гораздо более: примерно полтора стакана, т. е. не менее десяти унций. Слизистая трахеи и бронхов покрыта большим количеством вязкой слизи. Это означает, что Николай Максименко должен был задыхаться. Селезёнка и печень больше положенных размеров. Я бы сказал так: печень раздулась от крови. Её буро — коричневый цвет был ненормален. Желчный пузырь заполнен желчью, спёкшейся в комках. Это тоже весьма необычно для человека, получавшего на протяжении последнего месяца достаточное количество вполне сбалансированной по медицинским показаниям пищи. Разумеется, были расширены лимфатические узлы в кишечной и грудной полостях, но это было нормальное явление для человека, только что перенёсшего брюшной тиф. И, наконец, самое главное: желудок Николая Максименко имел прободение, подобное тому, что можно наблюдать у язвенников. Но Максименко не страдал язвенной болезнью. По крайней мере, мне ничего об этом не было известно.

— Опишите вид этого прободения и его местоположение.

— На передней поверхности желудка в районе его малой кривизны, от привратника на расстоянии примерно трёх пальцев. Небольшое уплотнение, величиной с ноготь большого пальца руки. Границы чётко очерчены. В центре — сквозное отверстие размером с булавочную головку. Сращения с печенью, порой наблюдаемое у хронических язвенников, в данном случае не было. Это означало, что отверстие в стенке желудка образовалось совсем незадолго до смерти.

— Ну, а содержимое желудка? — продолжал выспрашивать Шумилов.

— Тёмная густая слизь, издававшая крайне неприятный запах. Никаких остатков твёрдой пищи.

— Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

— Присутствовавшие на вскрытии тела врачи согласились со мной в том, что прободение стенки желудка произошло совсем незадолго до смерти. Но они были склонны объяснять это тем, что больной страдал от тифа. Я же не усматривал здесь прямой связи. Тиф, вообще — то, мог вызвать множественные прободения стенок кишечника, его потому и называют брюшным. Но мне была непонятна причина, спровоцировавшая обострение язвенной болезни Максименко, даже если таковая и была. Повторюсь, мне об этой болезни ничего не было известно, а ведь я наблюдал этого человека три года. На вскрытии я заявил требование о назначении судебно — химического исследования внутренних органов покойного. Прочие врачи отнеслись к этой идее весьма скептически, однако, Англиченков, надо отдать должное его объективности, меня поддержал. Органы были изъяты и направлены в новочеркасскую областную аптеку, где работает лучший местный провизор Адам — Михаэль Роллер. Он — то и принял к исследованию присланные образцы. Берётесь угадать, каким был результат его анализа?

— Роллер нашёл минеральный яд, — не задумываясь ответил Шумилов.

— Браво, Алексей Иванович, — Португалов поднял вверх руки, словно бы шутливо сдаваясь. — Что — то вы не очень похожи на юрисконсульта. Часом не доктор?

— Нет. Просто изучал когда — то судебную медицину.

— Хорошо, стало быть, изучили. Во всех органах нашли мышьяк! Слышите, во всех: в лёгких, сердце, печени, разумеется, в желудке. Вы, полагаю, прекрасно понимаете, что означает сие открытие.

— Разумеется. Мышьяк попал в желудок Николая Максименко когда тот был жив, и кровоток разнёс яд по всему телу. И что же, началось расследование?

— О — о, ещё какое! Впрочем, вам, вероятно, эта казуистика неинтересна, — отмахнулся доктор.

— Напротив, Иван Владимирович, подозреваю, что тут — то и начинается самое интересное. Должен вам признаться, что я некоторое время проработал в столичной прокуратуре. Так, пару лет буквально. Но и поныне время от времени провожу негласные расследования по просьбам знакомых. Поэтому я прекрасно понимаю, сколь важна эта, как вы выразились, казуистика. Правильно расставленные акценты меняют подчас всю картину. Расскажите мне, что было дальше.

— Меня вызывали на допрос, и я рассказал всё, что знаю об этом деле. Разумеется, упомянул и о своих подозрениях. Прямо сказал, что, по моему мнению, имело место спланированное убийство. И даже указал того, кому оно было на руку и вероятную причину, которая сподвигла убийцу на преступление.

— И какую же?

— Я считаю, что живой Николай Максименко мешал своей жене и её любовнику. Да, да, вы удивлены? У мадам Максименко был роман с домоправителем, с этим самым Аристархом. И длился он весь 1888 год.

— Вы — то откуда знаете это? Как вообще это можно утверждать с точностью?

— Понимаете, Алексей Иванович, доктора знают многие интимные подробности, особенно если лечат всю семью не один год. Я был семейным врачом у Максименко в течение трёх лет. Аристарх появился при мне, примерно с начала 1888 года. Николай Фёдорович часто бывал в разъездах, жена его оставалась дома одна, а точнее — с Аристархом. И потом… — он запнулся, — существуют болезни, которыми болеют непременно оба супруга, — он опять замолчал, тщательно подбирая слова. — Так вот, именно от такой болезни я лечил сначала Аристарха, а потом Александру Егоровну.

— И что это за болезнь?

— Гонорея. Лечились они прошлым летом, когда Николай Фёдорович жил в Калаче.

— И как отреагировала на ваше заявление прокуратура?

— Они проводили расследование, опрашивали прислугу, родственников и вроде бы пришли к выводу, что любовная связь действительно имела место. А соответственно появлялся и серьёзный мотив для устранения супруга. Сама Александра Егоровна, разумеется, всё отрицала. Правда, надо сказать, что когда она осознала провал плана по моей компрометации, то забрала своё заявление о, якобы, имевшем место вымогательстве. Так что сейчас в деле его нет. Интересно то, что следственная власть позволила ей это сделать. Сделала так сказать вид, что не увидела в этом заявлении клеветы в мой адрес, дескать, это нормально, когда таким образом оговаривают людей… Хм, лицемеры! Примечательно то, как Александра Максименко стала выкручиваться в попытке объяснить появление своего клеветнического заявления. Она сказала, что, дескать, я не у неё лично вымогал взятку, а у её мамаши, которой, кстати, в день смерти Николая даже и в Ростове не было, она только к похоронам и вернулась. Да Бог с ними…