Протокол «Сигма» - Роберт Ладлэм Страница 24

Раз или два он ощутил приступ паранойи — ему показалось, что за ним слишком уж долго тянется зеленый “Ауди”, но едва он успел об этом подумать, как автомобиль исчез. Через некоторое время ему уже начало казаться, будто он покончил со всем этим безумием в тот момент, когда выехал из Цюриха. Вскоре он окажется в Санкт-Морице, в отеле “Карлтон”, и это была самая высшая из истин.

Он думал о Питере, как это с ним часто бывало за четыре года, и чувствовал старую вину, от которой его желудок сжался было в мучительной судороге, а потом расслабился. Он чувствовал себя виноватым в том, что позволил брату умереть одному, потому что несколько последних лет жизни Питера они почти не общались друг с другом.

Но он знал, что Питер провел заключительный период своей жизни не в одиночестве. Он жил с женщиной-швейцаркой, студенткой медицинского факультета, в которую был серьезно влюблен. Питер сказал ему об этом по телефону за пару месяцев до того, как его убили.

После окончания колледжа Бен видел Питера всего дважды. Два раза.

Пока они были детьми, до того как Макс разослал их по разным школам, они были неразлучны. Они постоянно дрались между собой, они боролись до тех пор, пока один из них не брал верх и не говорил с гордостью: “Ты крут, но я все же круче”. Они ненавидели друг друга и любили друг друга, и их никогда нельзя было увидеть порознь.

Но после колледжа Питер вступил в Миротворческие силы и отправился в Кению. Его тоже нисколько не интересовала работа в “Хартманс Капитал Менеджмент”. И при этом он не захотел взять с собой ничего из своего трастового фонда. “Кто-нибудь может сказать мне, на кой черт мне могут понадобиться деньги в Африке?” — смеялся он.

Факт заключался в том, что Питеру в жизни ни разу не пришлось заняться чем бы то ни было таким, чему он мог бы придавать серьезное значение. Отца он избегал. У Макса с Питером никогда не было по-настоящему хороших отношений. “Боже! — однажды взорвался в разговоре с ним Бен. — Если тебе так не хочется встречаться с папой, то ты мог бы жить в Манхэттене и просто не звонить ему! Встречаться с мамой за ленчем раз в неделю, а то и того реже. Помилуй бог, у тебя вовсе нет необходимости ютиться в какой-нибудь поганой грязной конуре!”

Но брат не послушался. Питер возвращался в Штаты еще два раза: первый раз после того, как их матери удалили пораженную раковой опухолью грудь, и второй — когда Бен позвонил ему и сообщил, что, по словам врачей, опухоль снова начала разрастаться и матери недолго осталось жить.

К тому времени Питер переехал в Швейцарию. Со своей швейцаркой он познакомился в Кении.

“Она красива, она чрезвычайно умна, и при всем этом она до сих пор не смогла меня раскусить, — сказал ему Питер по телефону. — Запиши это в раздел “Невероятно, но факт”. — Это было одним из любимых детских выражений Питера.

Девушка вернулась в свой медицинский институт, а Питер вместе с нею приехал в Цюрих. Именно это и явилось главной темой разговора братьев. “Значит, ты повстречался с какой-то курочкой и теперь бегаешь за нею по пятам?” — презрительно осведомился Бен. Он ревновал — ревновал к тому что Питер влюбился, и еще, на каком-то невыразимом братском уровне, ревновал к тому, что в средоточии жизни Питера вместо него оказался кто-то другой.

Нет, ответил Питер, дело не только в этом. Он читал в международном выпуске журнала “Тайм” статью об одной старухе, уцелевшей во время Холокоста. Она жила во Франции, отчаянно нуждалась и безуспешно пыталась заставить один из крупных швейцарских банков вернуть ей скромную сумму денег, которую вложил в банк ее отец, перед тем как сгинуть в гитлеровских лагерях.

Банк потребовал, чтобы она предъявила свидетельство о смерти ее отца.

Она ответила, что нацисты не выдали свидетельства о смерти тем шести миллионам евреев, которых они убили.

Питер намеревался вернуть старухе то, что причиталось ей по всем человеческим законам. “Черт возьми, — сказал он, — если Хартман не сможет вырвать деньги этой леди из жадных лап какого-то швейцарского банкира, то кто же тогда сумеет это сделать?”

Не было на свете столь упрямого человека, как Питер. Кроме, может быть, старого Макса.

Бен совершенно не сомневался в том, что Питер выиграл это сражение.

Бен начал чувствовать усталость. Поездка по шоссе проходила монотонно, убаюкивая его. Он подстроил свою манеру езды под естественный ритм дороги, и другие автомобили уже не так часто пытались его обогнать. Его веки начали слипаться.

Затем раздался яростный автомобильный сигнал, и Бена ослепил свет фар. В ту же секунду он понял, что на мгновение заснул за рулем. Ему удалось среагировать вовремя и вывернуть автомобиль направо, съехав с полосы встречного движения и чудом избежав столкновения.

Он свернул к обочине дороги; его сердце бешено колотилось. Он медленно, с облегчением выдохнул. Это его тело, все еще жившее по нью-йоркскому времени, наконец-то отреагировало на неимоверно растянувшийся день и безумные события на Банхофплатц.

Нужно съехать с шоссе. До Санкт-Морица оставалось вряд ли больше двух часов езды, но он не решался ехать дальше. Это было слишком опасно. Ему необходимо найти место, где можно будет переночевать.

Мимо проехало два автомобиля, но Бен не обратил на них никакого внимания.

Первым был помятый и ржавый зеленый “Ауди”, отъездивший, пожалуй, не менее десяти лет. В нем не было никого, кроме водителя, высокого мужчины лет пятидесяти с длинными седыми волосами, собранными в хвостик; проезжая мимо, он обернулся и всмотрелся в автомобиль Бена, стоявший на обочине дороги.

Проехав на сотню метров дальше, “Ауди” тоже съехал с шоссе.

Затем мимо “Опеля” Бена промчался второй автомобиль — серый седан, в котором ехали два человека.

— Glaubst Du, er hat uns entdeckt? [8]— обратился водитель к пассажиру на швейцарско-немецком наречии.

— Вполне возможно, — ответил пассажир. — А иначе, зачем бы ему останавливаться?

— Что, если он заблудился? Он рассматривал карту.

— Он вполне мог сделать это для отвода глаз. Я собираюсь остановиться.

Тут водитель заметил на обочине зеленый “Ауди”.

— Мы что, ожидаем компанию? — спросил он.