Шпион, который ее убил - Сергей Донской Страница 24

– Часто хозяйку возишь? – спросил Бондарь у обращенного к нему затылка.

– По-разному, – ответил обладатель затылка.

– А конкретнее?

– Я тебе что, отчитываться обязан?

Вместо того чтобы отвесить упрямому затылку затрещину, как того требовала душа, Бондарь принялся оправдываться:

– Я ведь для себя кое-что прояснить должен, верно?

– Прояснишь, – пообещал парень. С намеком на угрозу.

– Лучше бы заранее, а? У нас ведь с тобой работенка не сахар, согласен? Нервная работенка. Жизнь она нам ни хрена не продлевает. Верно говорю?

Простецкий тон Бондаря и особая постановка задаваемых им вопросов были направлены на то, чтобы установить с собеседником доверительные отношения. Это нехитрое правило известно всем, кто работает с людьми. Заставь собеседника согласиться с тобой два-три раза, и он автоматически скажет «да» в нужный момент. Для этого надо лишь правильно подготовить почву. На улице пасмурно, а ты собеседнику: погода, мол, портится, ай-яй-яй… Или просто загибаешь что-нибудь философское про то, что трудные времена настали, ох-хо-хо… Не легкие же они, в самом деле? Как тут не поддакнуть?

Многих людей разговорил Бондарь с помощью этой уловки, и водитель «Кадиллака» тоже попался на крючок. Вздохнув так тяжко, словно хозяйский лимузин приходилось волочить на собственном горбу, он согласился:

– Вообще-то собачья работа. Ни жизнь не продлевает, ни здоровья не прибавляет, тут ты прав на все сто. Выходных почти не вижу. Мрак, полный мрак.

«А ты в забой топай, – порекомендовал ему мысленно Бондарь. – Там и трудовой день нормированный, и отпуск по графику. Благодать! Работенка – не бей лежачего, поскольку он, лежачий, или ухайдокался до невменяемости, или напился в стельку от тоски. Это тебе не на чужом «Кадиллаке» столичные проспекты рассекать».

Усмехнувшись своим мыслям, Бондарь полюбопытствовал:

– Броня у твоего бэ-тэ-эра надежная?

– Пули, как горох от стенки, отскакивают, – похвастался водитель. – На Кавказе нам однажды в борт треть автоматного рожка разрядили, а тачке хоть бы хны. Подрихтовал, отлакировал – и порядок. Правда, стекло пришлось менять, хоть оно и пуленепробиваемое.

– Лопнуло? – изобразил обеспокоенность Бондарь.

– Да нет, – успокоил его водитель. – Вмялось слегка и трещинами пошло.

– Ну, это пустяки. Стекло всегда заменить можно. Это новую голову на шею не навинтишь. Не выпускают их, запасные.

Водитель насупился, засопел и зачем-то сообщил:

– Бензобак у нас специальный установлен, взрывобезопасный. Хоть спичку в него бросай, все равно корпус выдержит. Какой-то особый сплав, высокопрочный. Германская фирма «Брозе», слыхал?

Техническое оснащение «Кадиллака» волновало Бондаря в последнюю очередь, поэтому он осторожно направил беседу в интересующее его русло:

– Немцы свое дело знают. Автоматика, комфорт, безопасность… Но горцы, скажу тебе, тоже не лыком шиты. Сегодня из автомата лупанули, завтра гранатомет задействуют. Что хозяйка забыла на Кавказе? Часто там бываете?

– В последнее время почти не вылезали оттуда, – загрустил водитель. – Причем Маргарита Марковна обычно самолетом летает, а я всю ночь пилю своим ходом, чтобы утречком к трапу подкатить. Теперь, правда, полегче стало.

– Поездки прекратились? – спросил Бондарь, закуривая.

– Практически да. Вертолет прикупили. Собственный.

Это было произнесено так, словно водитель тоже внес свою лепту в общий котел, чтобы путешествовать по воздуху.

– Вертоле-от… – с уважением протянул Бондарь. – Куда же Маргарита Марковна на нем летает? Горными вершинами любуется?

– Мало ли, – неопределенно качнул затылком парень.

– Ну да, понимаю. Шоферов в известность не ставят. Что им шоферы? Тьфу. – Бондарь закинул ногу за ногу. – Знай, крути баранку, вот и вся премудрость. Сиди, не высовывайся. Твое дело маленькое.

Судя по напрягшейся макушке парня, его задела такая невысокая оценка роли личного водителя Морталюк.

– Это как посмотреть, – загадочно обронил он. – Я в курсе многих дел. Просто болтать не приучен. У нас разговорчивость не приветствуется.

– Это правильно, – одобрительно кивнул Бондарь. – Я сразу приметил, что ты мужик, который умеет держать язык за зубами. Уважаю. А то, что будет, если обслуга начальство обсуждать начнет при посторонних? – Избавившись от окурка, Бондарь стал развивать свою мысль: – Будет полная анархия. Представляю, как оживились бы газетчики, узнай они, что у Щусевича лепра.

– Лепра? – переспросил водитель, завершив лихой обгон рейсового автобуса.

– Ее еще проказой называют.

– Какая проказа, ты что?

– Бугорковая или лепроматозная, – авторитетно произнес Бондарь. Он умышленно говорил с раздражающим апломбом. – Я сразу распознал это дело. Ты поосторожней с Щусевичем. У него, по-моему, уже брови начали выпадать. Типичный случай. Последняя стадия проказы, когда физиономия превращается в «facies leonine».

– Чего-чего? – усмехнулся водитель.

– В переводе с латыни «морда льва», – пояснил Бондарь, приготовившись узнать правду о болезни Щусевича.

Так и случилось. Собеседник не удержался от желания продемонстрировать свою компетентность.

– Какой он лев, – услышал прячущий улыбку Бондарь. – Просто курс омолаживания неудачно прошел. Есть такая хреновина, «ботокс» называется. – Водитель сплюнул в окно. – Косметологи кололи Щусевича ботоксом, чтобы он, когда ему маску наложили, ни губами, ни щеками, ни веками не двигал.

– То есть частично парализовали мышцы лица.

– Вот-вот. А он, обколотый, был вынужден в одном важном деле поучаствовать. С тех пор и обсыпало всего. – Водитель сделал паузу для повторного плевка. Хмыкнул. – Как того киевского гетьмана, забыл фамилию красавца… Морщины-то разгладились, а вот личико того… Слабонервные при встрече в обморок падают, что твои кегли. Красота – страшная вещь.

– А что за дело было такое неотложное? – возмутился Бондарь. – Маргарита Марковна, насколько мне известно, из бизнеса вышла. Ее помощнику особое приглашение требуется?

– Вот ты у них и спроси, – посуровел водитель, сворачивая на проселок. – Скоро такая возможность представится.

Его интонация была зловещей. От затылка, обращенного к Бондарю, ощутимо повеяло холодом.

* * *

Дорога сузилась, прорезая лес. Ели, торчащие из снега, казались почти черными. Всякий раз, когда «Кадиллак» вырывался на открытое пространство, над верхушками деревьев мелькало небо, налившееся болезненным вечерним румянцем. Бондарю подумалось, что это напоминает зарево пожарищ, стоявшее над Москвой в 1812 году. Кто знал тогда, что настоящее разграбление столицы еще впереди? В каком дурном сне могло привидеться, что Наполеон – жалкий мародер в сравнении с нынешними реформаторами? А еще Бондарь подумал о том, что ополченцы сорок первого года не стали бы оборонять Москву, узнай они, во что она превратится полвека спустя. Во имя чего они полегли на подступах к столице? Защищая права частной собственности зажравшейся кучки богатеев? Отстаивая интересы сексуальных меньшинств? Заслоняя грудью расплодившуюся попсу, бандитствующих ментов, сотни тысяч лиц кавказской национальности, тьму-тьмущую всевозможных пиарщиков и тусовщиков?