Окончательная реальность - Вильгельм Зон Страница 24

– Что это?

– Древнее средство мексиканских индейцев. Мескалин. Помогает. Попробуйте. Древнее средство мексиканских индейцев…

Глотаю таблетку и возвращаюсь к столу. Постепенно действительно становится лучше. Веселюсь и танцую. Затем опускаюсь в кресло перед телевизором. Очень поздно. Показывают «Ритмы зарубежной эстрады». Последнее, что помню, – выступление смешной чешской группы. Они поют песенку про Йожина, который живет в болоте и нападает на пражан [3]. Я почему-то понимаю текст. Он необычный. Слышатся слова про колхоз и упоминание об автомобиле «Шкода», который давным-давно не выпускается, в конце появляется титр – «Чешское телевидение. 1978 год».

«Какой такой 78-й?» – думаю я, и в растерянности пытаюсь позвать Лию; Лия, наверное, меня не слышит. Погружаюсь в сон.

Нет ничего грустнее утра 1 января. Зябко. Наверное, форточка открыта. Необходимо проветривать прокуренное помещение. Голова раскалывается. Иду в ванную.

– Зачем ты так напился? – Лия смотрела на меня с некоторым удивлением. – Ты скандалил. Оскорбил Ипполита.

Я начал что-то припоминать.

– Да меня этот Ипполит и напоил. Зачем он пиво-то принес?

– Так не пил бы.

Я помолчал. Глухое и мрачное чувство заворочалось внутри.

– Ты права, извини. Надо брать пример с тебя. Ты, кажется, совсем не пила.

Я полез в холодильник.

– Хочу тебе кое-что сказать.

– Что?

– У нас будет ребенок.

Мы решили, что поженимся после Дерби.

– Буду играть три раза в неделю. Никаких трат. Все на сберкнижку. Деньги копить. Буду работать. Брошу курить.

* * *

Весна 1968 года. Последняя хорошая весна в Москве. Оттепель заканчивалась, но всем казалось, что наоборот.

Начинались Дни российско-готской дружбы.

Приехали знаменитые Государственный орденоносный ансамбль казачьей песни и готской пляски имени Риббентропа, Ростовский кукольный театр, Готенбургский казачий цирк. Всюду аншлаг. Я достал билеты на вечер прогрессивного готского поэта Вознесенко.

Я не знаю, как это сделать,

Штурмбанфюреры из СС,

Уберите Гиммлера с денег,

А не то вам придет пиздец!

Понимаю, что деньги мерка

Человеческого труда,

Но, ребята, сколько же мерзкого

Прилипает к ним иногда…

Гиммлер – самое чистое деянье,

Он не должен быть замутнен.

Уберите Гиммлера с денег.

Он для сердца и для знамен!

– Зачем он такие стихи пишет? – поинтересовался я у Бондаренко, который любил поэзию.

– А что? Достаточно прогрессивно. Штурмбанфюреров ругает… И потом – Гиммлер вроде как, говорят, либерал…

– Да ты что! – возмутился я. – Какой он к черту либерал? В Готенбурге попадалась литература, такие вещи про него…

– Ну, не знаю, тебе не угодишь. Про Гитлера баллады, что ли, больше нравятся?

– Да ладно, хрен с ними со всеми.

Мы вернулись с Лией домой.

– Послушай, а как мы назовем нашего малыша? – спросила она.

– Надо подумать.

– Придумала!

– Превосходно, но мы не знаем пока – мальчик или девочка.

– Не важно, я придумала.

– Неужели Саша? Или Женя?

– Нет, нет, нет. Вспомни, где мы работаем.

– И что?

– Как это – что? Мы создаем нового человека. И потому мальчика назовем Адамом, а девочку Евой.

В принципе, почему бы и нет.

Через некоторое время выяснилось, что у нас с Лией будет двойня. Решили так. Если родятся мальчик и девочка, назовем Адам и Ева. Если два мальчика, – Адам и Абрам (Абрам – в честь деда). А если две девочки? Ладно, обдумаем позже. Сначала Дерби – Большой всероссийский рысистый приз.

* * *

Июльское воскресенье 1968 года выдалось дождливым. Погода дрянь – ветер, грязь. Народ валил к ипподрому с раннего утра. Основной поток двигался от железнодорожной станции, со стороны Хорошевки, часть подъезжала на троллейбусах от «Берлинской» и «Динамо». Некоторые подруливали на такси. Совсем крутые парковали собственные авто прямо у входа.

Огромная очередь выстроилась за программками и билетами.

Я, конечно, давно имел необходимую информацию и тщательно проработал ее. Дерби – особое соревнование. В нем едут на победу. Шанс выиграть такой приз дается наезднику, может быть, раз в жизни. В такой день нет места закулисным договоренностям, значение имеет только реальная сила и подготовка лошади.

На первое место рассматривались четыре кандидата: два с Московского ипподрома – Кильватер и Либертин, и два гастролера – Снежок и Изюм.

Информацию о Снежке я раздобыл сам. Снежок принадлежал Уфимскому конезаводу, а Уфимский конезавод принадлежал «Башнефти». Неделю назад, побывав у Буковского, я совершенно случайно узнал, что Снежок не готов. Травма. Такой информацией накануне Дерби не бросаются. Владимир, конечно, не предполагал, что я играю, и обронил пару слов. Мне было достаточно. На Либертине ехал Ермаков. Ни один человек на ипподроме не догадывался, что Либертин тоже не в порядке. Я знал. Ермаков чуть не плакал, когда говорил мне, что вряд ли сможет претендовать на победу. Оставались двое: прибывший с какого-то захудалого провинциального ипподрома Изюм под управлением тамошней звезды Туркова и победитель прошлогоднего трехлетнего приза Кильватер, привезший мне тогда хорошие деньги благодаря мастерству наездника Жени Калалы.

Ермаков наставлял меня:

– В Дерби сыграй для души. Дерби, Вильгельм, это не тотошка, Дерби – это спорт. Информации у тебя много, анализ хороший, но не зарывайся, настоящие бега непредсказуемы.

– Как готов Кильватер? – спросил я. – Кильватер готов в два ноль шесть. Я думаю, он фаворит. – Ермаков похлопал меня по плечу. – Сыграй для души.

Большой рысистый приз разыгрывался в два гита, то есть, если говорить по-русски, в два заезда. Победитель определялся по резвейшему выигранному гиту.

Первый гит никак не мог стартовать. Четыре фальстарта накалили обстановку. Нервничали наездники, нервничали лошади, нервничал ипподром. Бег повел Снежок. Только что пролился дождь. Дорожка грязная, тяжелая. По такой дорожке у травмированного Снежка шансов мало. К концу первой четверти гастролер Изюм уверенно возглавил бег. Кильватер держался сзади, похоже, Калала экономил силы для второго гита – хорошо. Резвость средненькая. Вышли из второго поворота. Изюм начал отрываться. Тучи рассеялись, появилось солнце. Турков увеличил скорость. Финиш. Изюм выиграл, Кильватер подошел вторым. На секундомере резвость – две минуты двенадцать и четыре десятых секунды. Слабо! Пульс стучит в висках. Чувствую, настал мой час. Солнце светит все ярче. Дорожка подсыхает. Во втором гите свежий Кильватер не имеет соперников!