Двадцатая рапсодия Листа - Виталий Бабенко Страница 24

– Ничего подозрительного в поведении мужа она не заметила? – снова задал вопрос Владимир.

– Подозрительного? – Урядник посмотрел на студента удивленно. – Что ж подозрительного могло в нем быть?

Владимир пожал плечами.

– Сами посудите: вчера, по вашим собственным словам, Кузьма был свидетелем того, как вам подкинули вещи. А сегодня чуть свет куда-то засобирался – и пропал, – сказал он рассудительно. – Конечно, это может быть всего лишь совпадением. Но, согласитесь, ведь может быть и не совпадение, а? Вдруг он заметил более вашего, Егор Тимофеевич?

– Да что там заметил… – буркнул урядник. – Я ж говорю – черта он увидел. Так и сказал: «Черт там возле ворот ваших крутился!»

Владимир хмыкнул. Никифоров помолчал, а потом снова начал ругаться на нерадивых наших односельчан: похоже, никто так и не собирался разыскивать пропавшего. Кончилось все тем, что на поиски выступили мы втроем.

Впервые урядник ни словом не выразил нежелания допускать нас к своим делам. Видимо, не алкалось ему в субботний день в одиночку странствовать по окрестностям.

Собираясь сесть в сани, Владимир вдруг спросил:

– А розвальни вы не осматривали?

Поистине удивительно было наблюдать, как Никифоров вдруг покраснел. Не побагровел от приступа гнева, что с ним бывало частенько, а порозовел, точно девица-пансионерка, от нечаянного смущения.

– Ах ты ж… – вполголоса прошептал он. – Ну не дурак ли я нынче? Не осмотрел ведь, правда ваша, господин студент. Ну, точно – дурак дураком!

Вдвоем они принялись тщательно осматривать сани, вытащили камлотовую полость и как следует, в четыре руки, ее протряхнули. Я в осмотре участия не принимал, стоял в стороне.

– Смотрите-ка, – сказал вдруг Никифоров. – А ведь это порох! – Он внимательно рассматривал черные точки на снегу. Потом снял перчатки, осторожно собрал крупинки, выложил их на ладони и поднес едва ли не к самому носу Владимира. Приблизившись, я тоже заглянул в ладонь урядника. Действительно, походило на порох.

– И что же, по-вашему, это означает? – спросил я.

Урядник пожал плечами.

– Кто его знает. Ну, скажем, сунул он в полость ружьишко и патронташ. А патроны сам только что набил. Несколько порошинок вполне могли просыпаться. Конечно, Кузьма человек аккуратный, но всяко бывает.

Владимир кивнул.

– Допустим. И часто ваш помощник брал с собою в дорогу двустволку?

– Часто – не часто, а приходилось, – ответил Никифоров. Он стряхнул черные крупинки с ладони. – Ничего не скажу, места у нас, конечно, спокойные, Бог миловал от лихих людишек. Но ведь бывает зимой, что и волк на дорогу выйдет – ночью особливо. А иной раз и шатуна повстречать можно. Или кабана. Опять же: сегодня лиходея нету, а завтра – кто его знает. Так что – брал Кузьма ружье в дорогу, брал. Зимою чаще, летом – реже. Вот – похоже, и в этот раз взял с собою.

– Похоже, говорите. А ружье нашлось? Или пропало вместе с Кузьмой? – спросил Владимир.

Никифоров поскреб затылок, сдвинув папаху на лоб и смущенно ответил:

– Кто ж его знает? Забыл я у Авдотьи спросить, не сообразил как-то…

В очередной раз мой молодой знакомец походя указал на промах нашего полицейского. И – удивительное дело! Вроде бы теперь Никифоров реагировал на замечания Владимира не так болезненно, как поначалу. По-видимому, он уже понял, что студент не имеет ни малейшего желания уязвить его, но преследует лишь одну цель: помочь делу. И в отношении Егора Тимофеевича к Владимиру – полицейского чина к поднадзорному! – я вдруг почувствовал нечто вроде благодарности. Не скрою, это поразило меня, наверное, в наибольшей степени. А кроме того, понятно стало, что не я один столь легко подпадаю под властительную силу этого молодого человека, поначалу никак не ощущавшуюся.

– Что же, – сказал Владимир, когда они вновь разложили в санях камлотовую полость, – думаю, прежде чем отправляться на поиски, давайте-ка еще раз подъедем к Авдотье.

Нечего и говорить, что Егор Тимофеевич возражать не стал – только лишь пробормотал что-то себе под нос, но что именно – я не расслышал.

Жена Кузьмы не выглядела слишком встревоженной. Правда, наши с ней пути до этого пересекались совсем нечасто, но всякий раз, когда я видел ее, она казалась мне беспричинно хмурой и не по-женски немногословной. Нынче она выглядела разве чуть более озабоченной, чем обычно.

– А кто ж его знает, куда оно делось, – ответила Желдеева на вопрос о ружье мужа. – На месте нет. Оно вот тут висело. – Авдотья указала на стену в сенях, справа от входа. – Да он последнее время частенько брал его с собою.

– Ваш муж любил поохотиться? – спросил Владимир.

Авдотья махнула рукой:

– Какая там охота! Ну, иной раз ходил на зайца. Однажды лису принес, шапку себе сшил. А чтоб часто в лес ходил – нет, он больше рыбалку уважал. Летом, конечно… – Она немного помолчала, потом обратилась к уряднику: – Знаешь, Егор Тимофеевич, а ведь Кузьма утром и правда больно смурной был.

Никифоров открыл было рот – спросить что-то, но Владимир его опередил:

– А вот скажите-ка, Авдотья… – Он виновато улыбнулся. – Простите, как вас по отчеству-то величать?

– Трифоновна я, – ответила та, настороженно глядя на нашего студента.

Услышав во второй раз за сегодняшний день вопрос об отчестве, я тоже улыбнулся – но, конечно же, внутри себя. Ох уж этот наш студент! Обязательно нужно ему полное имя знать и по всей форме обращаться. Конечно, городское воспитание и все такое, но в деревне можно обиходиться и попроще. Я на секунду задумался и мгновенно одернул себя. А при чем тут городское воспитание? Семейное – вот нужное слово. Как в семье воспитают, так человек и ведет себя. Мария Александровна и Илья Николаевич достойно направляли своих детей, и вот – результат. Где-то на заднике сознания тут же возникла предательская мыслишка о старшем сыне Александре, но я благоразумно отогнал ее.

– Авдотья Трифоновна, – между тем продолжал Владимир. – Замечательно! Так вот, Авдотья Трифоновна, значит, утром ваш супруг был в плохом настроении, верно?

– Я сказала, смурной он был, а не в плохом настроении.

– Ну хорошо, смурной. А в чем это выражалось?

– В чем выражалось? Да как обычно такое выражается – в словах. Молчал, молчал, а потом и говорит: «А вот не дурак Кузьма Желдеев, кое-кому нос-то утрет!»

Я чувствовал, что Владимир добивается какогото результата, но какого – мне было неведомо.

– Так и сказал, – твердо ответила Авдотья. – Именно эти слова и громыхнул. И еще кулаком по столу припечатал.

– Ну хорошо, а с вечера? Каким он с вечера был? Чем-то озабочен? Напуган, может быть?

Авдотья перевела взгляд на молчавшего Никифорова.

– Кто ж его знает, – ответила она. – Он ведь с Егором Тимофеевичем вона как поздно вернулся.