Беда идет по следу - Росс МакДональд Страница 24

О себе я этого сказать не мог. Мы сосредоточили усилия на моей пустеющей бутылке. Андерсон выпил немного и отправился назад к мисс Грин. Проводник стал стелить нам постели, и Мери пошла к дамам Тессинджер, а мы с Хэтчером в мужскую курилку.

Наклонившись, он заплетающимся языком прошептал мне на ухо:

— Тот жирный парень твой друг?

— Нет, мы познакомились сегодня в поезде.

— А как его фамилия?

— Андерсон. Он торгует нефтью.

— Говоришь, фамилия Андерсон? Говоришь, торгует нефтью?

— Ты с ним знаком?

— Не уверен, — пробормотал Хэтчер, — но может, и знаком. А если знаком, то будет очень занятно.

— Что ты имеешь в виду?

— Да так, просто парень он занятный, и нефтяной бизнес меня всегда занимал.

Если бы у меня было другое настроение, отговорка Хэтчера заинтриговала бы меня и я бы попытался расспросить его поподробней. Но доброе виски, разлившись большущей волной, пульсировало в моем организме. На меня снизошло блаженство опьянения. Путешествие длиною в день и олимпийские высоты, на которые я вознесся, отделяли меня от гибели Сью Шолто и Бесси Ленд, казавшейся мне сейчас чем-то несущественным. А их изуродованные тела напоминали сломанных кукол из детских воспоминаний. Да и вообще, темный мир за окнами вагона утратил реальность. Я отчетливо видел лишь светлую движущуюся комнату, где выпивал с интересным собеседником, и отражение собственной глупой довольной физиономии в стекле.

Хэтчер достал смятый конверт из нагрудного кармана рубашки цвета хаки и теперь рылся в других карманах.

— Что потерял? — поинтересовался я. — Скажи, и ты это получишь.

— Да вот письмо, которое надо бы отправить. Но черт его знает, куда подевалась ручка.

Я протянул ему свою. Вынув из конверта два сложенных листка, он развернул их, и я увидел, что они густо исписаны. Положив на колени журнал, Хэтчер принялся писать на обратной стороне второго листка. Медленно шевеля губами, он будто произносил про себя слова, чтобы не сделать ошибки. Умей я читать по губам, я бы узнал содержание приписки и, возможно, смог бы спасти ему жизнь.

Закончив, он положил дописанное письмо в конверт и вернул мне ручку. Я заметил, что на конверте уже есть марка, адрес и пометка «Авиа».

— Надо было давно отослать подружке, — объяснил он. — Не знаешь, можно отправить прямо из поезда или только с почты на станции?

— В клубном вагоне есть почтовый ящик. Висит на стене, стеклянный, между письменным столом и баром.

— Спасибо. — Он запечатал конверт и вышел. Но через несколько минут вернулся с бутылкой виски. Письмо он держал в другой руке.

— Твое виски кончилось, — сказал он, — попробуй теперь моего.

Отдав мне бутылку, он опять ушел. Судя по незнакомой мне этикетке, в бутылке был «Отборный марочный бурбон пятилетней выдержки, крепостью 90 градусов, изготовленный в Кентукки». Я счистил сургуч и вытащил пробку, использовав штопор из перочинного ножика. Мне показалось, от бутылки завоняло плохо очищенным машинным маслом, но, отбросив сомнения, я налил себе немного в бумажный стаканчик. Вкус у напитка не был изысканным, но жидкость согревала, а прочее в моем состоянии было в общем-то безразлично.

Хэтчер вернулся, опустив письмо в клубном вагоне, и спросил, как мне понравилось его виски.

— Жуть, — сказал я, — но я пил и хуже.

Сделав первый глоток, он поморщился:

— Правда жуть. С этой нехваткой спиртного приходится покупать, что найдешь, но парень, который продал мне этот бурбон, сказал, что он настоящий, марочный. И заплатил я ему дай боже!

— Жаль, я не захватил побольше из Чикаго, — сказал я, — забыл про штаты с сухим законом. Слушай, может, у Андерсона есть еще? Схожу узнаю.

Андерсон сидел с мисс Грин в полутемном купе в противоположном конце вагона. Устроившись рядышком, они глядели друг на друга с глупым видом, будто влюбленные. Но из нескольких слов, что я успел уловить, пока они меня не заметили, я понял, что обсуждали они нефтяной бизнес в Нью-Мехико. Мне пришло в голову, что Андерсон убеждает мисс Грин вложить деньги в одно из своих предприятий. Помешав им ворковать про их нефтяные увлечения, я объяснил Андерсону, что мне позарез нужна выпивка. Однако он ответил:

— Сожалею, дружище, но вам и вашему другу придется выпить то, что у вас есть.

— Он и ваш друг, — пробурчал я.

— Что вы имеете в виду? Я его никогда раньше не видел.

— Зато он вас видел. Он говорит, вы с ним знакомы.

— Тем не менее, боюсь, мне нечем вам помочь. — В голосе Андерсона слышалось нетерпение. — У меня была только та бутылка «Тичерз».

Настроение у меня внезапно изменилось, и хотя я был пьян, мне вдруг стало ужасно стыдно.

— Извините меня, — попросил я прощения у Андерсона и низко поклонился мисс Грин. — Извините, что так бестактно вас потревожил.

— Да ничего страшного, старина, — ответил Андерсон сердечно, — с кем не бывает. Жалко, что я ничем не могу помочь.

Оставив дам Тессинджер, собравшихся спать, Мери догнала меня в коридоре. Почти все полки были уже застелены, и вагон ужался до размеров узкого туннеля между зелеными шторками. Частица призрачного внешнего мира вдруг проникла в поезд, и на мгновение я ощутил испуг, будто шел не по сумрачному коридору, а пробирался по неведомой тропинке в диких джунглях, где под каждым кустом подстерегал какой-нибудь опасный зверь.

— Подъезжаем к Топеке, — сказала Мери. — Давай выйдем на платформу и посмотрим, что это такое.

Спустившись из задней двери вагона, мы увидели огни, в беспорядке разбросанные среди складских помещений, что-то вроде пустынных, уходящих в пугающую тьму проходов между ними, и еще внезапные вспышки неонового света вдали, переливавшегося разноцветными оттенками над головами невидимой толпы у кинотеатра, и, наконец, длинную, неравномерно освещенную станционную платформу.

Один из сотен подобных городов, при встрече с которыми испытываешь знакомую скуку, а при расставании — облегчение. Без спиртного я был все равно что мотор без горючего и потому испытал острое чувство жалости ко всем жителям Топеки, чей город оказался жалким скоплением тусклых огней в непроглядной тьме нашего полушария.

Теплая ладонь Мери скользнула между моим бедром и рукой.

— Когда я была маленькая, мы были очень бедные, — сказала она задумчиво. — Я любила приходить на станцию и наблюдать за пассажирскими поездами. Депрессия была в самом разгаре, но на поездах все же ездило много богатых людей. Я ни разу не ездила на поезде, и потому мужчины и женщины в освещенных окнах казались мне королями и королевами.

Рассказ Мери тронул меня, хотя и отдавал сентиментальностью.

— Любой ребенок думает о том же, глядя на проходящие поезда, — заметил я. — Но когда несколько раз проедешься, иллюзии тают. Почему-то всегда кажется, что та часть города, которую видишь из вагона, должна находиться по другую сторону колеи.