Убийственный Париж - Михаил Трофименков Страница 24

Кюриэль утешался книгами и девушками: барышням он читал Пруста, шлюхам — Достоевского. Лечась от предрасположенности к туберкулезу в поместье в дельте Нила, он женился на своей медсестре. Розетт Аладжи уже была социалисткой, а картины немыслимой нищеты и варварской эксплуатации крестьян быстро сделали пылким коммунистом и самого Анри. Он вообще отличался такой чувствительностью к чужим страданиям, что друзья прозвали его «ошеломленной лилией». Энтузиазм неофита произвел незабываемое впечатление на его тринадцатилетнего роттердамского кузена Джорджа Бехара, в 1935 году навещавшего египетскую родню, и предопределил судьбу юноши. Джордж Блейк — под этим именем войдет в историю Бехар. Высокопоставленный британский разведчик, оказавшийся в начале 1950-х в корейском плену, он предложит свои услуги советской разведке и станет ее бесценным агентом.

Менее известен другой, итальянский, кузен Кюриэля — врач Эудженио, убитый в 1945 году фашистами.

Но вступить в компартию Кюриэль не мог никак, просто потому, что в Египте таковой не существовало: зачаточную организацию, созданную в 1923 году, разгромили уже в 1925-м. Пришлось создавать ее самому. Сознательный пролетариат в Египте отсутствовал — за организацию партии взялась совестливая еврейская золотая молодежь. Основанное Кюриэлем в 1943 году Египетское движение национального освобождения конкурировало с группами Гизеля Шварца и Марселя Израэля.

Тогда же он познал азы подпольной работы. В 1942 году, страшась вступления в Каир танков Роммеля, евреи бежали в Иерусалим — Кюриэль остался, чтобы превратить купленный им книжный магазин в штаб сопротивления. Где подполье, там и тюрьма. Полиция, в подарок Роммелю, хватала замешкавшихся евреев. Кюриэль делил камеру с нацистскими агентами, слышал рев уличной толпы «Роммель! Роммель!» и сделал поразительное открытие: колониальные народы так исстрадались под игом колонизаторов, что готовы заключить пакт с самим Сатаной. Вторая волна арестов накрыла его в 1948 году — «в честь» создания Израиля: хватали уже не только евреев, но и коммунистов. После полутора лет лагерей Кюриэля затолкали на судно, идущее в Геную, откуда с липовым паспортом он перебрался в милую его сердцу Францию.

Встреча с единомышленниками окатила Кюриэля ледяным душем. Он вновь оказался дважды преступником. Во-первых, поддержал в 1952 году революцию египетских «Свободных офицеров» Гамаля Абдель Насера, названную сталинистами военно-фашистским переворотом, хотя в руководство заговора входило несколько близких к коммунистам и хорошо знакомых Кюриэлю офицеров. Во-вторых, в 1943-м по пути из Москвы в Алжир в его доме провел четыре дня человек-легенда, фигура зловещая и трагическая — Андре Марти, третий по значимости человек в компартии Франции.

В 1919 году инженер-механик Марти возглавил на Черном море бунт моряков, участвовавших в антисоветской интервенции, поднял красный флаг на эсминце «Протей» и был приговорен к двадцати годам каторги. Политкомиссар Коминтерна, в Испании он курировал интербригады и заслужил прозвище Мясник Альбасете. Хемингуэй вывел его в романе «По ком звонит колокол» под именем Андре Массара, параноика и палача, приказывающего расстрелять главного героя Роберта Джордана. В 1944 году Марти жаждал возглавить революцию во Франции, но Сталин остудил его пыл, а в 1952-м его, предъявив стандартные для сталинских чисток обвинения, исключили из партии: адски гордый Марти закончит жизнь, торгуя вразнос носками. Кюриэлям же «Юманите» предъявила фантастические обвинения: «Эти египтяне связаны со своим родственником-троцкистом, которого во время работы в подполье уличили в предательстве».

* * *

Для любого коммуниста это означало политическую смерть, но только не для Кюриэля. Ну что ж, рассуждал он, тем хуже для партии: он создаст свой, свободный, независимый от воли Москвы и политиканства, Интернационал. ФКП вела себя трусливо, если не предательски, по отношению к алжирцам, восставшим в ноябре 1954 года против колонизаторов: пришло время Кюриэля. В ноябре 1957 года журналист-католик Робер Барра свел его с философом Франсисом Жансоном, «беспартийным коммунистом», соратником Сартра: уже созданные ими автономные группы они объединили в подполье «носильщиков чемоданов», раскинувшее свою сеть на Бельгию, Нидерланды, Швейцарию, Италию, ФРГ.

Сотни — а если считать тех, кто без лишних вопросов укрывал незнакомых товарищей, то и тысячи, — французов объявили войну своему правительству. «Носильщики» собирали «революционный налог» с французских алжирцев — от зеленщиков до сутенеров. Перевозили деньги — по пятьсот миллионов «старых» франков в месяц: десять битком набитых чемоданов — и оружие, подделывали документы, укрывали и выводили за границу боевиков, готовили побеги из тюрем. При этом руководство «носильщиков» поставило алжирскому Фронту национального освобождения категорическое условие: на территории Франции не будет безадресных покушений против безоружных обывателей.

Некоторые, самые громкие, имена «носильщиков» прозвучали совсем недавно. В доме Марины Влади хранилось оружие. Серж Реджани предоставил для конспиративных встреч офис своей кинокомпании на Елисейских полях, а Франсуаза Саган свой известный всему Парижу «Ягуар ХК-140» — для перевозки боевиков. Великий Робер Брессон передал подполью планы и фотографии тюремного форта Монлюк, где он снимал фильм «Приговоренный к смерти бежал» (1956), а теперь содержались алжирские патриоты. Говорят, что один алжирец, бежавший из тюрьмы, едва не лишился разума, узнав поутру в хозяине дома, куда его доставили под покровом ночи, своего любимого комика Фернанделя.

Многие имена не названы: «носильщики» благородно скромны. Но бывают в жизни невероятные совпадения. Когда я работал над книгой, у нас гостила подруга моей мамы, всемирно известный скульптор Р. При упоминании имени Кюриэля она заметила: «Я его знала, он заходил к нам в пятьдесят восьмом». Кюриэль не понравился ей: доктринер, ментор. Двадцатиоднолетнюю Р., беременную тогда первым ребенком, уязвило, что Кюриэль, ссылаясь, словно на Евангелие, на «Педагогическую поэму» Антона Макаренко, поучал, как воспитывать будущих детей и чуть ли не какие имена им дать.

Как они познакомились? «Ну, — улыбнулась Р., — мы же с мужем были „носильщиками“». С чего все началось? Как вообще люди приходят в подполье? По ее словам, это было как у всех: друзья мужа, левые католики, зная, что семья Р. возмущена изуверствами карателей в Алжире, спросили, нельзя ли использовать их дом в качестве почтового ящика «носильщиков». Логика подполья неумолима. Из почтового ящика дом превратился в схрон с оружием. В нем перебывали многие алжирцы, имен которых хозяева не знали — только французские псевдонимы. Кто-то лишь переночевал, но вот один, Луи, провел больше недели. До предела напряженный и нервный, он постепенно оттаял и подружился с хозяевами. Однажды он ушел и не вернулся, а назавтра Р. увидела его фотографии в газетах. Луи участвовал в кровопролитном покушении на генерала Сустеля (12), был схвачен, но французских друзей под пытками не выдал.

После арестов в феврале 1960 года двух десятков «носильщиков» Жансону пришлось уйти в автономное подпольное плаванье, а Кюриэль остался во главе организации. Он использовал семейные связи в банковских кругах, чтобы отмывать алжирские деньги в швейцарских банках (куда Розетт привозила их в коробках «от Диора») под видом денег египетских евреев, спасавших капиталы от конфискации.