Не мешайте палачу - Александра Маринина Страница 23

Второй, помоложе, щелкнул зажигалкой и дал ей прикурить.Глаза его при этом были прикованы к двери, из которой только что вышел Сауляк.

– Пашка утверждает, что видел вас вчера в Самаре, причемнесколько раз, и что вы летели в одном самолете с нами. А я говорю, что у негомания преследования. Понимаете, – она понизила голос и глупохихикнула, – он немножко не в себе, ему всюду крысы мерещатся. В общем, мыпоспорили на тысячу долларов, что он вас там не видел.

– Конечно, не видел, – быстро произнес мужчинапостарше. – Мы в Самаре не были, ему показалось.

– Ага, мы местные, – подтвердил второй.

– Ну вот и я о том же. Говорю ему, чтоб лечился, а он ни вкакую. Думает, я хочу его в дурдом запихнуть. Думает, мне его деньги нужны. Азачем мне? У меня своих миллионов выше крыши, не знаю, куда их девать. Кстати,дружочек, – она полезла в сумку, вытащила кошелек и протянула младшемукупюру, – пойди-ка принеси мне выпить. Сдачу можешь оставить себе за хлопоты.Возьми мартини, только смотри, не сухой, а «бьянко». Не перепутай, детка.

– Пашка – это ваш муж? – осторожно полюбопытствовалстарший.

– Объелся груш, – фыркнула Настя.

Ответ был пошлым, но в данной ситуации единственноправильным. Ни да, ни нет – понимай как хочешь.

– И давно он у вас такой подозрительный?

– А черт его знает, – она сделала выразительный жеструкой. – Я его два года не видела, он срок мотал. Только вчера освободился.Слушай, отец, а птенчик у тебя миленький. Воспитанный такой, вежливый. Я б емуотдалась, пожалуй. Сколько ему лет?

– Двадцать шесть.

– У-у-у, – разочарованно протянула она, – для менястароват. Я думала, ему лет девятнадцать-двадцать. Старше двадцати мне уже негодится.

– А вам самой-то сколько? – не сдержал усмешку еесобеседник.

– Много, отец. Почти столько же, сколько тебе. Тебе ведь подсорок, верно? Вот и мне столько же.

«Птенчик» вернулся и поставил перед ней стакан с напитком.Настя отхлебнула и скорчила удовлетворенную мину.

– То, что надо. Спасибо, детка. Короче, ребята, я на васполагаюсь. Если он опять начнет зудеть, я вместе с ним к вам подойду, вы ужподтвердите, что ему привиделось, лады? А то он мне своей манией преследованиявсю плешь проел.

– Конечно, – закивали оба. – Подтвердим, несомневайтесь.

Павел все не возвращался, и Настя начала нервничать. У неебольше не было повода задерживаться за их столиком, но, пока они с нейразговаривали, она по крайней мере могла быть уверена, что они не кинутся егоискать.

– Слушай, дружочек, – обратилась она к«птенчику», – а тебе сколько лет? Правда, что ли, двадцать шесть?

Он в изумлении уставился на нее, потом перевел взгляд настаршего компаньона.

– Наша гостья сказала, что ты ей очень нравишься, только вотвозраст твой ее смущает.

– Между прочим, гостью зовут Анастасия, – вставилаНастя. – А тебя, детка? Давай уж познакомимся ради такого случая.

– Ради какого случая? – тупо переспросил тот.

– Ради выигрыша в тысячу долларов. Так как тебя зовут-то?

– Сережа, – растерянно произнес он, запинаясь. – Аего – Коля.

– А про него я не спрашивала, – ласково сказалаона. – Куда ж ты, птенчик, поперед старших-то лезешь, а? Он уже большой,сам свое имя скажет, если захочет или если я спрошу.

Она все-таки втянула их в разговор, изображала вульгарную,не особенно трезвую и слегка сумасшедшую бабу, гладила Сережу по руке и похабноподмигивала Николаю, таскала сигареты из их пачки и внутренним метрономомотсчитывала минуты. Где Павел? Почему его нет так долго?

Она почувствовала, что ее собеседники, преодолев первуюоторопь, сумели перестроиться и теперь пытаются получить ответ на вопрос: ктоона такая? Она подбрасывала им информацию, не имеющую ничего общего сдействительностью, старалась изо всех сил окончательно заморочить им голову, недавая прервать разговор и ощутить нарочитость ее присутствия за их столиком.Наконец в проеме двери появился Павел.

– О! – Она тут же отдернула пальцы от ладони «птенчика»Сережи. – Пашка явился. Все, ребята, счастливо. Приятно былопознакомиться.

На Павла было страшно смотреть. Казалось, он даже двигался снеимоверным трудом.

– Что, совсем плохо? – обеспокоенно спросила она.

Он кивнул.

– Уходим?

– Да, наверное, так будет лучше.

Они даже не стали возвращаться к своему столику, где стоялачашка с недопитым кофе и стакан с остатками мартини. Подошли к вешалке, взяликуртки и вышли на улицу.

– Мы можем взять машину? – спросил Сауляк каким-тосдавленным голосом.

– Конечно. Они за нами гнаться не будут. Они вообщепостараются теперь держаться от нас подальше и близко не подходить.

Настя подошла к краю тротуара и подняла руку. Через паруминут возле них притормозила машина.

– В аэропорт, – сказала она, наклоняясь к опустившемусястеклу.

– Сколько?

– Сколько скажешь. Я не местная, тарифов не знаю.

– Пятьдесят «зеленых».

– Хорошо.

Она села впереди, рядом с водителем, Сауляк устроился сзади.Всю дорогу они ехали молча. Так же молча вышли из машины, подошли к гостинице иподнялись на свой этаж. И, только оказавшись в номере, Настя дала себе волю.

– Может быть, пора заканчивать эти детские игры? – злоспросила она, глядя, как Павел негнущимися пальцами пытается справиться сзастежкой на своей куртке. – Что с вами происходит, Павел Дмитриевич? Ядолжна довезти вас до Москвы, а вы того и гляди концы отдадите прямо у меня наруках. Почему вы не хотите мне сказать, чем вы больны и как вам помочь, есливам станет хуже?

Его взгляд снова убегал от нее. Он так и не начал смотретьей в глаза, даже в те минуты, когда разговаривал вполне дружелюбно. Наконец емуудалось справиться с застежкой, он разделся и не говоря ни слова лег накровать.

– Или вы немедленно скажете мне, в чем дело, или я вызываю«неотложку». Мне вовсе не улыбается перспектива привезти в Москву ваш хладныйтруп.

– Не беспокойтесь, – тихо сказал он, не открываяглаз, – со мной ничего не случится. Скоро все пройдет. У меня уже ничегоне болит.

– А что болело?

– Ничего. Я же сказал: не беспокойтесь. Все будет нормально,я вам обещаю.

– Что-то слабо верится, – откликнулась она ужеспокойнее. – Вам правда уже лучше? Не обманываете?

– Нет.

Было уже совсем поздно, пора было ложиться спать, но Настепочему-то казалось, что, как только она погасит свет, с Павлом непременночто-нибудь случится. Она сняла сапоги и свитер и забралась под одеяло в джинсахи в майке.