Умный, наглый, самоуверенный - Вера Коркина Страница 23

— Катюша, ничего не говори, я знаю, что подлец. Скажи только, кто это сделал?

— Саша, я это сделала сама. У меня был шприц.

— Зачем? — Он был поражен.

— Они мне все объяснили, Сережа и его дружок, чтобы я не мешала. Что ты наглый, жадный. Неправильный. Чужой. Псих. Все, что случилось с тобой, — моя вина, потому что я Сереже пересказывала, что слышала, а он переправлял дальше. Ты в больнице из-за меня. — Катя тихо заплакала. — А когда укололась, то подумала — вдруг еще успею тебя увидеть и все объяснить. Что я против тебя не злоумышляла.

— И ты из-за… из-за такого, как я, решила убить музыку?

Он не слышал, как вошла Ира, но почувствовал спиной ее взгляд. Он положил трубку и растерянно развел руками:

— Она меня любит…

— А ты ее?

— Она мне нравится.

У Иры изменилось лицо. Из смуглого мгновенно стало бледно-серым.

— Ну что ж. Желаю счастья. Мне пора к детям. Я тут задержалась.

— Я это знал. Что ты меня выкинешь на помойку, как только представится удобный случай…

Ира ушла в свою комнату. Он слышал, как она собирала вещи, и не мог пошевельнутся, уставившись в одну точку. Слишком много свалилось сразу, и на всех его не хватало. Простучали каблуки. Входная дверь захлопнулась со стуком, приговор обжалованию не подлежит. Он остался один. То две женщины, то ни одной. Где эта чертова домработница? Он посмотрел на телефон, и тот издал послушный звонок.

— Ты что? — спросила Катя. — Я не все тебе сказала. Сережа обронил, что Левша занимался твоим столом. Я тоже видела, он что-то туда ввинчивал. А потом сразу на другой день произошло несчастье с Левой. Из-за того, что это с Левой, а не с тобой, я не подумала, что это могло быть преднамеренно.

— Катя, подожди, мне звонят в дверь. — Он подтянул костыли, доковылял до двери и увидел в глазок Иру.

— Слушай, — сказал он, открыв двери, — последняя просьба. Привези домработницу, я один загнусь.

Ира посмотрела на него без особой жалости и поставила сумку на пол.

— Хорошо. В последний раз. Я вернулась, потому что забыла про это. — Она протянула ему предмет. — Это я нашла в девятке, которую брала напрокат. Я о ней забыла, а сейчас наткнулась в кармане плаща. Может, это и есть след.

— Ты… — он даже поперхнулся. — Ты настоящий сыщик. — Ира посмотрела на телефонную трубку, усмехнулась и вышла.

— Привезешь домработницу? — крикнул он вдогонку.

Она, не отвечая, нажала кнопку лифта.

— Катюша, больше так не делай. Я буду за тобой следить, пока мысленно. И… ну что мне тебя учить, только портить, но Сергею ни звука про этот разговор, а уж Якову Александровичу тем более.

Он повесил трубку. С портсигаром Левши все встало на свои места. Не хотелось бы знать такого Якова, но выбора нет. С магнитофоном, вице-губернаторской женой, Митяйкой, Гонцом, наездом на девятке… Все понятно. Только Лева выпадал. Лева за столом оказался случайно. Решили заменить его на Левшу и поручили это ему же? Видимо, так. Можно было и договориться, но это против правил. То-то Левшу корчило, когда он заявлял, что отдает дело. Левше казалось, что он блефует.

Ира ехала в Березняки, ничего не видя от слез. Она снова промахнулась, ей предпочли другую. Редкая форма женского идиотизма. Она остановилась, достала платок, вытерла слезы, заливавшие лицо, надела темные очки и увидела в зеркало то, чего совсем не ожидала. «Крайслер» цвета спелой вишни. Глаза от страха мгновенно высохли. Из ее преследователей в последний месяц остался один, зато самый жуткий. Пропал «глюк», исчез, растворившись в воздухе, гнилозубый, спросив про Пушкина. Кличка, что ли? Но бугая с тяжелым восточным лицом стало гораздо больше. Он приходил к Саше в больницу, а она не спросила, кто это был. Дура.

Ира, выехав на шоссе, переключилась на третью, «крайслер» отстал и больше не показывался. Было около девяти вечера, возвращаться назад она не собиралась. Заночует у Нюры.

Целая жизнь, ей казалось, что целая жизнь прошла за последние три месяца, и она себя не узнавала. Словно бы все произошло не с ней. Пора с этим кончать и возвращаться в отцовский дом. Погуляла девочка, и будет. Она посигналила, вышла Юля и открыла ворота. Узнав, что с утра ее увезут в город, отпросилась попрощаться с мальчиком.

Авилов не дождался их ни на этот, ни на следующий день. Он остался без ног и без рук, плохо справляясь с хозяйством. В доме кончился хлеб, он сидел на твороге и воде. Отыскал в холодильнике подсохший торт. Еще через день позвонил Гонец, и он обрадовался спасению. Гонец решил проблемы с продовольствием и был отправлен опять же в Березняки за домработницей.

Авилов решил, что Ира улетела домой, не выполнив его просьбы. В сущности, хоть и безжалостно, но она имела на это право, потому что вся та жизнь, в которую она с ним окунулась, была не для нее. Не для принцессы его юности. Он усмехнулся. Мечта для того, чтобы не даваться в руки. А то, что дается, не может называться мечтой. Пусть Ира живет в качестве мечты. Сейчас ему не до этого. Надо спасать свою шкуру, убирать Левшу. Левша пустился во все тяжкие, а он инвалид. Правда ли, что фамилия его отца Хубиев, или Гонец врет? Людей на такие дела у Пушкина нет. Разве что Комар, но он «правильный». Но жадный. Рискнуть?

Гонец вернулся к обеду с плохими вестями. Ира с Юлей выехали позавчера утром, часов в восемь. Авилов чертыхнулся, отправил Гонца за Комаром и стал размышлять, не заявить ли в милицию. Но не поминай черта к ночи… Вечером раздался междугородный звонок, и знакомый голос произнес в трубку:

— Полковник Миронов. Мне Ирину.

— Ее сейчас нет.

— С кем я разговариваю?

— Авилов моя фамилия, Юрий Максимыч.

— Не забыл. Ирина где, Саша? Три дня не звонит, этот телефон дала на крайний случай. Девчонки волнуются, мы тоже.

— Позавчера уехала к тете Нюре на дачу. Не звонила. Я ногу сломал, сам поехать не могу.

— Запиши рабочий. Если будут известия, брякни. У вас там что? Живете что ли вместе?

— Сложно сказать. Не телефонный разговор…

Бестия полковник. Все учуял. Родная милиция нас бережет.

Когда появился Комар, Авилов сообщил, что нужен Левша — живым или мертвым.

— Что по деньгам? — только и спросил Комар. Пушкин даже цыкнул, хотя Комару-то что… Не он же с Левшой семь лет оттрубил.

Когда съехала Юля, тетке Нюре совсем край пришел. При Юле Петрович так-то уж к ней не вязался, вроде стеснялся или даже побаивался косых взглядов. А Юля глазами на него сверкала — будь здоров! Сразу не понравился, как увидела, будто чуяла неладное. Но после отъезда пристал с ножом к горлу — подписывай, иначе племянника посажу. Компромат выискал, мол. Она бросилась звонить Сашке — а тот что, безногий, говорит, не смей подписывать, я его прищучу, как только встану. Но Петровичу про ноги было известно или нет, только он очень торопился и грозил, что если не по-хорошему, так по-плохому, ты, мол, все равно подпишешь, потому что рыло в пуху, все знала, преступления покрывала и плодами пользовалась. И так все тянулось и тянулось, пока он в результате ее не запер. Сделал замок в дальней комнате, на задах — кричи не докричишься, соседям объявил, что в город уехала, и посадил на хлеб и воду. А не подпишешь, говорил, сдохнешь, я с твоим паспортом зарегистрируюсь с другой. И по суду унаследую.