В чертополохе - Иван Дорба Страница 23

— Пожалуй, предпочту виски.

Берендс взял бутылку, стакан, сифон содовой, поставил все это на стоявший у буфета столик на колесах и подкатил к креслу гостя. А сам возвратился к буфету.

— Людвиг Оскарович, вы умный человек, опытный разведчик, а поступаете так неосторожно. Вы по происхождению немец, правда, прибалтийский и потому не совсем полноценный, но вы еще офицер Российской императорской армии, дворянин, барон, черт побери, так ответьте мне, неужели вы серьезно полагаете, что судьба предначертала вашему великому фюреру свершить и осуществить фантастическую мечту немецкой нации — победить и возглавить мир? Вы верите австрийскому ефрейтору Шикльгруберу?

Алексей налил себе в стакан виски. Берендс молчал.

— Вы ведь знаете, что он маньяк?

— Знаю, Алексей Алексеевич! Мы все в какой-то мере сумасшедшие. Но фюрер заразил сумасшествием целый народ! Все народы подвержены низменным инстинктам, в том числе и русский… Так почему Шикльгруберу не объединить человеческое стадо с помощью немецкой нации? А? — Берендс хитро глянул на Хованского. — «Вы сверхчеловеки, вам принадлежит мир! Убивайте, уничтожайте, насилуйте! Вам все дозволено, ибо вы — арийцы! Правда — только сила, одна только сила!» — Берендс отпил из стакана и продолжал: — Наступил век разрушений, очередного нашествия гуннов, гибели старых основ, уничтожения культурных ценностей, смутное время во всечеловеческом масштабе. Наступило царство хама. Эпоха Ренессанса придет очень и очень не скоро. А я не верю в гуманизм, ибо это мировоззрение опиралось на классическую древность… Рима. Я не верю и вам не советую…

«Что мне ему сказать? — думал Алексей. — Восточная мудрость говорит: "Две вещи бывают трудными — молчать, когда надо говорить, и говорить, когда нужно молчать"». — Он подлил содовую в свой стакан и, увидев, как сразу побелело содержимое, неторопливо возразил:

— Людвиг Оскарович, вы валите все в одну кучу, ставите на одну доску нацизм с интернационализмом. Вы умный человек. Неужели все-таки верите Гитлеру?

Берендс вопросительно поднял пшеничные брови.

— Нет…

— Да, Людвиг Оскарович! Если коммунизм и национал-социализм у вас стоят со знаком равенства, почему тогда вы служите второму? Вы знаете, что Гитлер — марионетка, выдвинули его Генштаб и его величество капитал.

— Марионетка, но она вышла из послушания и оборвала нитки, за которые ее дергали, — усмехнулся Берендс. — У Гитлера сила!

— Сила заболела пляской святого Витта, — добавил Хованский.

— Точно, ха, ха, ха! Вы правы! — И Берендс закивал головой и зашаркал ногами. — Но, дорогой Алексей Алексеевич, упрекая меня в измене, вы, русский, тоже пошли в услужение к янки. Правительство Америки во главе с ее президентом тоже марионетки и пляшут по желанию еврейского капитала, так называемых сионских мудрецов — синедиона — семидесяти старейшин. Вы тоже нелогичны, работая на них. Это они внесли в Россию фермент разложения и правят ею до сих пор. Немцы же объявили священную войну евреям.

— Беднякам, ремесленникам и мелким торговцам, но не синедриону, не капиталу! В группе, образованной Авербахом на судне «Колорадо», в наш югославский порт Сушак прибыли по пути в Палестину из Германии, причем с благословения Гейдриха, двести восемьдесят переселенцев — евреев-богачей. И не кривите душой! Вы киник [15]нового времени, даже эгоцентрик, и нет у вас убеждений! Вы ни во что не верите!

Берендс стоял, прислонившись к буфету со стаканом к руке, и улыбался.

— Что ж, я с вами согласен, Алексей Алексеевич, отдаю должное и мудрым евреям. Спиноза прав: на каждую вещь надо смотреть с точки зрения вечности. Все вокруг кроме собственного «я» ничтожно! Но прав и Ницше, говоря о морали рабов и морали господ.

— По-вашему, Гитлер, Геринг, Геббельс — господа?

— О нет! Господа — Круппы, Детердинги, Рехберы и иже с ними, которые дергают их за веревочки и заставляют плясать. А Гитлер и иже с ним — в лучшем случае взбунтовавшиеся рабы.

— Ладно. Если вам будем хорошо платить, вы согласны давать нам нужные сведения и помогать? Мы будем вас всячески оберегать. Это в наших общих интересах.

— Алексей Алексеевич, вы не добавили: «А в противном случае мы разделаемся с вами, поскольку у нас есть компрометирующая вас магнитофонная запись». Я вас разочарую: во-первых, удар придется, не говоря о нас, по Гельму и по моей жене и заденет меня только слегка. Сейчас командуете парадом вы. Но почему вы думаете, что под угрозой смерти я буду честно трудиться на вас? То есть на американскую разведку? Вы, Алексей Алексеевич, сотрудник Си-ай-си? Она хорошо платит?

— Отдаю дань, Людвиг Оскарович, вашей проницательности. Но вам известно: «Заблаговременный и предусмотрительный страх — мать безопасности». И еще говорят: «Деньги лучше уговора». Пока суд да дело, вы будете сотрудничать с нами и все больше увязать, а мы будем щедро расплачиваться, но проверять, а за дезинформацию, сами понимаете, война…

— Расплата пулей? — Берендс ухмыльнулся.

— Это крайности… А уговорчик мы все-таки подпишем и в получении денег будете расписываться не своим именем, конечно, под кличкой, скажем, Спиноза или лучше Барух — тут уж немец никак не догадается. Согласны? Только честно! Как в английском суде: «Говорить и писать правду и только правду!».

Берендс кивнул:

— Согласен. Побаиваюсь, как бы вы меня не провалили.

Снова налил себе до половины в стакан, опрокинул в горло, потом поднял с блюдца ломтик лимона, сунул его в сахарницу, морщась, съел, подошел к столу, уселся и, вытерев платком пальцы, взялся за ручку, которую ему подал Хованский.

Алексей положил перед ним лист бумаги, стал у него за спиной и начал диктовать:

— Я, нижеподписавшийся Людвиг Оскарович Берендс, сотрудник абвера, обязуюсь честно выполнять на благо своей родины все поручения представителя Народного комиссариата внутренних дел СССР…

Берендс вздрогнул и удивленно посмотрел на Алексея.

— Это для камуфляжа, Людвиг Оскарович. — С минуту Хованский выждал. — Пишите: Ивана Абросимовича… Не вздрагивайте, о его убийстве вы потом все мне расскажете, как и о встрече с руководством в абвере, и о записи на микропленку в ноябре тридцать девятого года при встрече с Гансом Гельмом. А теперь продолжайте: Ивана Абросимовича Тома. Подпишитесь — Барух.

— Об этом убийстве я слышал, — проговорил Берендс. — В убийстве участвовал полковник Павский и, кажется, генерал Скородумов, во всяком случае, это была их идея… Неужели вы работаете на НКВД?

— А теперь подпишите расписки в получении денег. Первую пометьте январем тридцать восьмого года, вторую мартом, третью июнем, и так каждые три месяца вы получали от советской разведки по десять тысяч динаров. Последнюю расписку пометьте десятым января сорокового года, за два дня до убийства Абросимовича. И не обольщайтесь, пишете вы тушью, а бумага по времени соответствует.