Отмороженный - Фридрих Незнанский Страница 23

Он начал было выступать по поводу неприкосновенности жилплощади, а потом, махнув рукой, отправил жену Люсю за пивом.

Все это время Слава, переживая, сочувственно следил за перипетиями его возвращения в нормальное состояние, а потом задал наводящий вопрос:

– Коля, ты был в квартире Бодуновой, дом возле Склифа, когда тебе пожаловались на снимавшего там квартиру жильца?

– Был, – сокрушенно мотнул головой Коля Антипенко, пытаясь накормить ребенка из ложечки какой-то молочной кашей. – Был и строго указал.

– Документы его смотрел? – спросил я.

– Смотрел. Ничего особенного. Настоящие. А что?

– Фамилия! – одновременно воскликнули мы со Славой. – Фамилию ты зафиксировал? А как он выглядит, не помнишь?

– Ну, – смутно произнес он, как бы припоминая. – Где-то записал…

И даже сделал телодвижение в сторону стола, заваленного детскими ползунками, тарелками и какими-то мятыми бумажками. В это время дите заплакало, и это отвлекло его внимание.

Мы со Славой переглянулись. Потом посмотрели на несчастного Володю. Почему-то ему казалось, будто он виноват в том, что происходит. Неплохое, кстати говоря, качество. Способствует воспитанию чувства ответственности в подрастающем поколении, спешащем нам на смену.

Поэтому Слава встал, взял ребенка на руки, и тот замолк, приоткрыв ротик и глядя на новоявленную няню.

– Не отвлекайся, – строго сказал Слава участковому Антипенко, обомлевшему от такого посягательства уже не на служебную квартиру, а на собственного сынишку.

Между тем ребенок мирно ел кашу из ложечки, которую умело наполнял Слава Грязнов. Наш участковый сморщил лоб, как бы припоминая, для чего мы все к нему явились. А припомнив, вдруг засуетился, побежал на кухню, стал там хлопать дверцей холодильника.

Мы снова переглянулись. Зря на него рассчитывали. Следовало его подробно допросить по всем правилам, когда протрезвеет.

Но пока мы молча приходили к единому на этот счет мнению, старший лейтенант Антипенко, взявший в свои руки инициативу, появился в дверях комнаты с радостным ожиданием во взоре.

В одной руке он держал недопитую бутылку, а в другой – мятую бумажку.

– Вот! – сказал он, показывая издали свои каракули. – Прохоров Иван Владимирович! Шестьдесят восьмого года рождения. Прописан в Барнауле. А как выглядит – убей Бог, не помню.

Полевой командир Руслан Садуев сидел на подушках, почти не мигая – привык! – под светом телекамер. Щурился только тогда, когда не без интереса останавливал свой взгляд на юной журналисточке из некогда комсомольского издания.

Та, в свою очередь, восторженно смотрела на героя освободительного движения, только что завершившего свою вылазку за священные границы свободолюбивой Ичкерии и вернувшегося с богатой добычей и многочисленными заложниками, захваченными по дороге домой. Он захватил их, когда федеральные вертолеты стали особенно свирепствовать, кружась над колонной автобусов, набитой бойцами в черных повязках, а также женщинами и детьми.

– Русские бомбы разрывают наших женщин и детей на куски! – говорил Руслан, рисуясь на фоне огромного, богатого ковра с затейливым орнаментом. – Почему мы не можем ответить тем же? Пусть узнают, каково это видеть отцам и братьям! Пусть поймут, что движет нами в нашей справедливой борьбе за независимость и наше достоинство!

– Аллах акбар! – провозгласили телохранители и домочадцы Руслана, присутствующие при этом. И телекамеры послушно повернулись в их сторону, а глаза юной журналистки увлажнились.

– Скажите, Руслан Хамидиевич, наверное, вам не просто было на это решиться? – спросила она, протягивая микрофон ему под самый нос. – Наверное, вам хочется вернуться к мирному труду, растить хлеб, нянчить детей, строить дома и видеть процветающей свою гордую страну?

– Очень хочется, – ответил полевой командир Садуев, пряча улыбку в бороду, и его телохранители отчего-то дружно засмеялись.

– Но все-таки это женщины и дети, – робко сказала другая журналистка, лет сорока. – Неужели у вас не дрогнула бы рука…

– А у ваших летчиков рука дрожит, когда он бросает бомбы на мирные чеченские села и города? – разгневался Садуев, приподнявшись с места и взявшись правой рукой за инкрустированную рукоять кинжала. – Когда они бросали бомбы на наши дома, они разве не знали, что там есть дети? Кто звал вас сюда, русских, когда вы начали свою интервенцию в нашу страну?

Потом он успокоился, снова опустился на подушки, подмигнув журналисточке.

– Впрочем, сегодня вы мои гости. Я вас сам пригласил, и надеюсь, что мое гостеприимство, – он прижал руку к сердцу, продолжая смотреть на журналисточку исподлобья, – не показалось вам неприятным.

Она в ответ прикрыла глаза, чуть улыбнувшись.

– Как вам все-таки удалось, Руслан Хамидиевич, так легко проникнуть на территорию России? – подобострастно спросил журналист очень независимой телекомпании.

– Деньги, дорогой, все решают деньги! – заулыбался полевой командир, разводя руками: мол, еще спрашиваешь…

– Но неужели все можно – за деньги? – ужаснулась журналисточка. – Неужели наши российские солдаты и офицеры, наша армия, сохраняющая традиции, могут вот так, свободно, все сделать за деньги?

– Ай, слушай, ты как маленькая! – сокрушенно покачал головой герой дня. – Офицерам не платят, солдат не кормят… Как еще, скажи мне, Россия собиралась воевать с Америкой, а? Дашь ему – на, возьми, дорогой, купи себе немного продуктов, – а он еще спросит: вам, дяденька, не нужны гранатометы? Задешево бы отдал парочку… Или назад уже едем, бензин, смотрю, кончается. Где его взять? А на ближайшем блокпосту! Там у них всегда припасено, – он снова подмигнул. – Не в первый раз замужем, как говорит хорошая русская поговорка. С задания возвращаемся – где запчасти взять, где патроны? На блокпосту! Там уже ждут, готовь только баксы!

Он потер пальцем о палец, сладострастно улыбаясь. А потом, не торопясь, вытащил толстую пачку зеленоватых банкнот из-за пазухи. И выразительно посмотрел при этом на журналисточку, изменившуюся в лице.

– Никогда не видела, да? Я тебе еще не то покажу. А сейчас, извините, сделаем маленький перерыв.

– А на сколько? – спросил кто-то из операторов.

– На сколько… Я поссать хочу! Пока штаны расстегну, пока отолью, – он загибал пальцы. – Руки после помыть надо? Минут пять, да?

– Что? Что он сказал? – спрашивали иностранные корреспонденты. – Что есть поссать?

В основном спрашивали юную журналисточку из бойкого молодежного издания, растерянно глядящую сейчас на своего кумира.

Руслан что-то сказал по-своему телохранителям, те кивнули, встали у дверей, через которые он вышел на улицу в сопровождении трех человек. Они окружили его, когда он остановился в раздумье возле забора.

– Далеко идти, да? – спросил он, указывая на стоявшую в отдалении будку. – И не освещено, да?