Из царства мертвых - Буало-Нарсежак Страница 23

— Прощай, Мадлен, — прошептал он, глядя на крест, над которым с карканьем носилось воронье.

— Едем обратно, мсье? — спросил шофер.

— Да, едем.

И когда такси покатилось по дороге, Флавьер, глядя через заднее стекло на удалявшуюся колокольню, ощутил уверенность, что прошлое тоже уходит, навсегда скрывается за поворотом. Он закрыл глаза и продремал до самого Парижа.

Во второй половине дня Флавьер не удержался и пошел к доктору Баллару. Он рассказал ему все, как на исповеди, стараясь только не произносить фамилию Жевинь и не упоминать о юридических последствиях случившегося. Молчать у него больше не было сил. Рассказывая, он почти рыдал.

— В сущности, — сказал психиатр, — вы все еще ищете эту женщину. Кроме того, вы отказываетесь верить, что она умерла.

— Это не совсем так, — возразил Флавьер. — Конечно, она умерла. В этом я уверен. Только я думаю… я понимаю, как это глупо звучит, но я все думаю о ее прабабке, о Полине Лажерлак… Ну, вы понимаете, что я имею в виду… Полина и Мадлен были одной и той же женщиной…

— Иначе говоря, эта молодая женщина, Мадлен, однажды уже умерла. Ведь так? Именно в это вы и верите?

— Речь не о вере, доктор. Я знаю только то, что сам слышал и в чем мог убедиться…

— Короче, вы полагаете, что Мадлен вполне может воскреснуть, раз однажды ей уже удалось преодолеть смерть.

— Ну, если представить вещи таким образом…

— Разумеется, ваши собственные мысли по этому поводу никогда не были такими определенными. Вы бессознательно стремились окутать их дымкой… Прилягте, пожалуйста, на кушетку.

Доктор долго проверял его рефлексы, недовольно хмыкал.

— А до этой истории вы пили?

— Нет. Я понемногу начал пить уже в Дакаре.

— Наркотики не пробовали?

— Нет, никогда.

— Я вот думаю… вам правда хочется выздороветь?

— Ну конечно, — пробормотал Флавьер.

— Бросить пить… позабыть эту женщину… Внушить себе, что она действительно умерла… что умирают раз и навсегда… Понимаете: навсегда… Вы и вправду всеми силами к этому стремитесь?

— Да.

— В таком случае нечего раздумывать. Я дам вам направление к одному моему коллеге. Он руководит частной клиникой под Ниццей.

— Меня не станут держать там насильно?

— Нет, конечно. Не настолько вы больны. Я вас посылаю туда из-за климата. Жителю колоний нужно солнце. У вас есть деньги?

— Да.

— Предупреждаю, это надолго.

— Я пробуду там столько, сколько понадобится.

— Прекрасно.

Флавьер почувствовал слабость в ногах и предпочел сесть. Он больше не следил за тем, что говорил врач и что делал он сам. В голове вертелась одна мысль: «Выздороветь… Выздороветь…» Он жалел о том, что любил Мадлен, будто в этой любви таилась опасность. О господи! Снова жить, начать все сначала, со временем узнать других женщин, быть таким, как все!.. Доктор давал все новые указания, Флавьер со всем соглашался, обещал все выполнять. Да, он уедет сегодня же вечером… Да, он бросит пить… Да, будет отдыхать… Да… да… да…

— Вам вызвать такси? — спросила медсестра.

— Я лучше пройдусь.

Он зашел в транспортное агентство. В кассе предварительной продажи над окошечком висело объявление, гласившее, что билеты на все поезда были проданы на неделю вперед. Флавьер вытащил бумажник — и получил билет на тот же вечер. Оставалось только позвонить в суд и в банк. Уладив все дела, он еще побродил по городу, в котором уже чувствовал себя приезжим. Его поезд отходит в 21 час. Пообедает он в гостинице. Надо как-то убить еще четыре часа. Он зашел в кино. Какая разница, что там идет?! Хотелось просто отвлечься и выбросить из головы разговор с Балларом, вопросы, которые тот ему задавал. Он никогда всерьез не думал, что может сойти с ума. Теперь ему стало страшно, спина взмокла, от желания выпить пересохло в горле. Его снова охватили ненависть и отвращение к самому себе.

Загорелся экран, и оглушительная музыка возвестила о начале программы новостей. Прибытие генерала де Голля в Марсель. На экране замелькали мундиры, штыки, знамена; полиция с трудом сдерживает толпу зевак. Некоторые лица сняты крупным планом: разинутые рты беззвучно выкрикивают приветствия. Какой-то толстый мужчина размахивает шляпой, стоя на тротуаре. Женщина рядом с ним медленно поворачивается к камере, видны ее очень светлые глаза, узкое лицо, как на портретах Лоуренса. [8]Тут же ее поглотила толпа, но Флавьер успел ее узнать. Привстав со своего места, он с ужасом вглядывался в экран.

— Сядьте! — крикнул ему кто-то из зала. — Да сядьте же вы наконец!

Ничего не соображая, он оттянул ворот рубашки, давясь от сдерживаемого крика. Бессмысленным взглядом Флавьер следил, как на экране кружились фуражки, вскинутые в приветствии ладони, трубы военного оркестра. Наконец чья-то рука силой заставила его сесть.