Чисто альпийское убийство - Йорг Маурер Страница 22

Дождь с шумом хлестал по черепичной крыше, спотыкаясь об отдельные черепицы, влага собиралась в медные водосточные трубы и энергично выплескивалась оттуда на булыжную мостовую. Внутри, в душном помещении, кишмя кишели крупные белые личинки, медленно и, казалось, бесцельно двигавшиеся из стороны в сторону. Одна из них выставила вперед свою белесую головку, словно желая повнимательнее рассмотреть какой-то предмет, другая возбужденно размахивала коротенькими лапками, будто хотела показать другим что-то интересное, третья медленно извивалась на пыльном полу и как раз собиралась подползти под толстую балку потолочного перекрытия, когда порог чердака переступил Еннервайн. Он осторожно сделал несколько шагов, стараясь не наступить ни на одну из личинок.

Большинство из копошащихся здесь безликих созданий он все-таки знал. Ту личинку, которая только что собиралась подлезть под балку, он даже знал по имени: Ханс-Йохен Беккер. Руководитель экспертно-криминалистической службы гонял по чердачному помещению своих подчиненных, ответственных за фиксацию следов, сбор всевозможных волокон, волос, образцов грунта и так далее. Поскольку Беккер не заметил гаупткомиссара, он и дальше продолжал болтать ногами в воздухе, как будто бы в знак приветствия. На самом деле он был занят тем, что устанавливал под балкой один из многочисленных измерительных приборов. Появление гаупткомиссара не помешало Беккеру и другим «личинкам» продолжать свой кропотливый труд. Как видно, им совсем не мешала экипировка — белые синтетические халаты с капюшонами, защитные маски и резиновые перчатки. Из-за всего этого их в шутку и прозвали личинками. На Еннервайна долго никто не обращал внимания, и наконец два или три человека бегло кивнули ему на ходу. Криминалисты то и дело что-то негромко говорили в диктофон, оперируя мудреными профессиональными терминами типа «флуоресцентно-микроскопический анализ» или «посмертная дактилоскопия». Затем они снова приступали к своим привычным занятиям: сбору, накоплению, сохранению, документированию.

С особой скрупулезностью работал специалист по акустике, который простукивал молоточком балки, внимательно слушая рождающиеся звуки. Он как будто бы желал развлечь присутствующих подобием ксилофонной музыки — протяжным чердачным блюзом или деревянным чуланным танго. При этом было заметно, что ударника со стетоскопом в ушах не слишком-то удовлетворяют те ноты, которые он извлекает. Иной раз, сделав удар, он горестно вздыхал и качал головой, приговаривая что-то насчет «серьезных строительных просчетов» и «катастрофических нагрузок», и лишь потом заносил результаты своих экзерсисов в маленький блокнот. Еннервайн с беспокойством прислушивался к бормотанию этого эксперта. Услыхав про «превышение предела выносливости материала», гаупткомиссар невольно ухватился за одну из несущих опор.

Помещение было вытянуто в длину, при этом множество ничем не прикрытых стоек еще сильнее сужало его зрительно, придавая вид чего-то временного, непостоянного, будто оборотная сторона театральной декорации. Впрочем, сооружение не только выглядело временным — оно было таким на самом деле. Петер Шмидингер, рабочий по зданию, заявил под протокол, что раньше стропила вообще не имели внутренней отделки и были видны из зрительного зала. Лишь после того как музыканты стали жаловаться на плохую акустику, прямо-таки пожирающую звук, свод начерно обшили деревом, снизу к балкам прибили декоративный потолок, а сверху настелили доски — подобие пола, правда, мало приспособленного для того, чтобы по нему ходить. С тех пор прошло два года. Как известно, не бывает ничего более постоянного, чем временное. Что же заставило Либшера подняться сюда? И что, собственно, забыл здесь он, гаупткомиссар Еннервайн?

Постепенно набег экспертов-криминалистов схлынул, мастера читать следы собрали вещи и покинули неуютный чердак. Здесь остался лишь Ханс-Йохен Беккер, неподвижно лежавший на досках, и непосвященному даже могло показаться, что именно этот человек и есть жертва преступления. Сквозь небольшие слуховые окошки проникал слабый дневной свет, так что можно было заметить, как Беккер пошевелился, затем выпрямился, восставая из мертвых, и склонился над отверстием в полу.

— Ну, что там интересного внизу? — спросил Еннервайн, направляясь через все помещение к дырке, привлекшей внимание Беккера.

— Осторожно, Еннервайн! — крикнул ему коллега. — Будьте внимательны, тут кругом дыры.

При каждом шаге половицы трещали, прогибались вниз на ширину ладони и с противным скрипом отпружинивали обратно. Гаупткомиссар старался держаться за стропила и наступать только на несущие перекрытия. Необструганные доски под ногами где-то были прибиты, где-то оторваны и так и лежали незакрепленными. Тут и там торчали ржавые гвозди, и человек с каждым шагом чувствовал себя здесь все неуютнее. Поврежденных мест было много, но заглянуть через них напрямую в зрительный зал не удавалось — мешали квадратные панели, прибитые с нижней стороны толстых, в метр, перекрытий. Именно этот декоративный потолок и был виден зрителям. Еннервайн посветил карманным фонариком в широкую щель на месте двух оторванных досок. Внимательно приглядевшись, он увидел, что декоративные квадраты потолка сделаны из пластика, текстурированного под дерево. Страшно было представить даже на мгновение, что ты спускаешься в это темное пространство между полом и потолком и твоя жизнь зависит лишь от хлипких гвоздиков, которыми закреплены снизу пластиковые панели.

— Вам не кажется, Беккер, что тут все сделано с нарушениями? Общественное здание, и такая халтура…

— Да, я тоже не раз подумал об этом. Но на данный момент это не наша головная боль.

— Ну, пока мы сами не провалились, то, конечно, не наша.

— В следующий раз, когда полезу сюда, обязательно привяжусь тросом, можете не сомневаться.

Еннервайн осторожно подошел поближе к Беккеру и взглянул через плечо коллеги. В полу зияла дыра, а в потолке — небольшая щель из-за частично оторванной декоративной пластинки. Сквозь эту щель виднелись ряды кресел в зрительном зале.

— Значит, Либшер сверзился отсюда…

— Верно. Он провалился насквозь именно в этом месте. Отсюда до пола как раз двенадцать метров.