Сукин сын - Вера Коркина Страница 22

Максим посмотрел длинным взглядом. Веки были короткими и разрез глаз узким, как у людей Востока. Вблизи это было хорошо очерченное лицо татарина, неподвижная маска.

— Я предлагаю вам сделку. Рукопись у нас. С Тамарой случаются нервные срывы, поэтому лучше договариваться без нее. Нужно подкинуть рукопись кому следует, а когда он обнаружит…

— Депутат?

— Да. Попробовать вернуть акции Тамариного отца, которые тот присвоил. Такой план. Как его осуществить, не представляю, но уверен, что Тамара уже придумала.

— Готов подсобить, — быстро сказал Авилов.

Максим посмотрел с недоверчивым уважением.

— Считаете, это реально?

— Считаю. Беру на себя оставшееся. Но с гарантиями.

— Мы у вас в руках…

— На момент, когда рукопись окажется у депутата, меня можно сбросить.

— Вас? Не думаю. Где от вас укрыться, от таких, как вы… — голос его упал.

— Тогда все в порядке. Нужно, чтобы ты это понимал. Если что, я сдаю Тамару с ее отравой. Пока я болен и в беспамятстве. А выздоровею — вспомню напиток, которым она меня угостила.

Авилов поднялся, и они отправились вдвоем, беседуя о погоде, о близящейся осени, рыбалке и прочих мирных предметах. Авилов заметил в спутнике нечто выморочно-неподвижное. Колени его гнулись медленно, как у старика, пепельные волосы казались седыми. Лицо без морщин будто принадлежало кому-то другому.

Дни стояли сухие, но прохладные и пасмурные, Гена бродил по окрестностям в одиночестве, вакханка сидела в библиотеке, перебирала карточки в каталогах, почерком отличницы выписывала книжки и на него не глядела, кокетливо опуская глазки. Играла в хорошую девочку. Зато принялась за прогулки дама с буферами, протяжная, как телега. Та часто бродила вокруг заброшенной избы, не решаясь подступиться к лопухам и крапиве, сомневаясь, стоит ли соваться в непролазную гущу. Гена наблюдал, скрываясь за деревьями. Наконец дама задрала подол и прыгнула. Что это был за полет! Он живо перемахнул через ветхий заборчик и проник в избу следом. Как всегда — сгнившие полы, запах ссохшихся экскрементов, остатки мебели, разбитый цветочный горшок, погнутое ведро. Тамара посмотрела на него с ужасом.

— Раздевайся, муся, — попросил он. Она не шевельнулась, торчала посреди избы, как обращенная в соляной столб. Он прижал к ширинке ее руку, высвободил мощные груди из сбруи. Та не двигалась, пока не осталась без одежды в босоножках на толстых ногах, трусы у колен. Он с удовольствием оглаживал тугие бока. Стоит, сверлит глазищами. Прикольная тетка. Гена скинул штаны и обвился вокруг нее плющом. Тут она внезапно закатила глаза и с протяжным воем рухнула на пол. Он зажал ей рот и принялся за дело… Потом корова тянула его на себя, зажимая бедрами все крепче и крепче… Да ладно, хватит, сколько можно, вот же, ненасытная утроба… Гена безжалостно стряхнул с себя цепкие ноги-баклажки и поднялся…

— Что ты тут делала, муся? — глаза закатились, ответа не последовало. Он вышел на свежий воздух, сел на бревно и отхлебнул из фляжки. Тамара выбралась немного погодя, задрала юбку, перелезая через изгородь, и он подивился крутобедрости, вылезавшей из трусов. Протянул фляжку, она потупилась и присела рядом. Погладила по плечу и похвалила: «Твердый, как камень». Он освободил плечо и сообщил: «У меня жена есть». Тамара протяжно вздохнула: «Твердый, как железо». Фляжка закончилась, он с сожалением закрутил крышку: «Ну что? Пошли?»

Они шли по тропинке, Тамара стыдливо отлучилась в кустики, и Гена увидел, как она, задрав юбку, присела, обнажив среди зелени круглый белый зад. Потекла блеснувшая на солнце струйка, и он не сдержался, отвалял сзади, предусмотрительно зажав ей рот.

Когда Тамара, томно оглянувшись, скрылась за дверьми пансионата, он пошел назад. Куда-то делась фляжка. Выронил по дороге? Он внимательно разглядывал тропинку, возле избы постоял и зашел внутрь. Чего, кстати, муся тут забыла? Непонятно. А это что? За ящиком, закиданным бесцветным тряпьем, лежал сверток бумаги в целлофане, крепко перемотанный и заботливо заклеенный скотчем. Гена прихватил сверток и возобновил поиски фляжки. Ее не было, невезуха. Неудачная охота. В пансионате ему встретился муж Тамары, проводивший взглядом, похожим на оторопь. Неужели дама успела что-то ляпнуть?

Гена поцеловал в темя Ларису, согбенную за ноутбуком, она чмокнула его в ответ и довольно потерла сухие ладошки друг о дружку — хорошо пишется! Трудяга. Он закинул сверток на верхнюю полку в шкафу и позвал Ларису обедать. В предвкушении пищи рыжая мушка опять радостно потерла лапками…

Наутро он отправился к Зоське в библиотеку. Посетители отсутствовали, и они предавались блуду весело и задорно, перемещаясь среди стеллажей, лесенок, на кресле, на подоконнике, на столе, роняя книжки, вазочки, ящички, картинки и прочую лабуду. Потом пошли пить кофе в бистро, а после он потащил ее на природу. Она заинтересовалась, что у него в сумке, и они принялись распаковывать сверток.

Когда показались листы, Зося остолбенела:

— Гена, это же пропавшая рукопись!

— Пир духа! — обрадовался он.

— Где ты ее взял?

— В избе среди говна.

— Пойдем!

— Куда?

— Вернем.

— Придумаем что-нибудь поинтересней… В лесу костер запалим. И сожжем. Будут искать, надрываться, а мы, типа, сожжем.

— Ты шутишь?

— Дурочка ты глупая. Меня арестуют. Где взял, спросят. Кто поверит, что я ее нашел? — Гена пританцовывал от нетерпения. — Пошли, спички есть. Будем сидеть и смотреть, как рукопись Пушкина горит. Нигде такого не увидишь.

— Ты псих, или как?

— Я-то нормальный. Это вы тут с Пушкиным давно фью. Это мертвец, труп. Важный труп. А я живой и за старую бумагу отвечать не хочу. Сейчас запалим.

Гена уверенно собирал сучки и прутья, ловко их складывая, оторвал кусок оберточной бумаги, поджег и развел небольшой костер.

— Я не могу, — заволновалась Зоська, поняв, что он не шутит. — Я библиотекарь. Мне на это смотреть нельзя. Ой! — она вскрикнула, когда лист упал в костер, завернувшись черным свитком, толкнула Гену и дала стрекача. Гена, посмотрев вслед, вытащил двумя пальцами обгоревший по краям лист, собрал все в стопку, упаковал, бросил в сумку и отправился восвояси. Шоу удалось.

Взволнованная Зоська неслась по улице со скоростью мотоцикла и врезалась в следователя.

— Михал Михалыч, — крикнула она. — Он… он… он это… я видела, как он во время экскурсии уходил наверх по боковой лестнице. А потом кровельщик упал.

— Кто он? — следователь насторожился.

— Геннадий Постников. Он псих.

— Зося Вацловна, зайдите вечером, занесем показания в протокол.

— Вечером? Хорошо.

Зося, дав показания, остаток дня была не в себе. Самыми интересными людьми здесь были, конечно, посетители заповедника, с ними было о чем поговорить, было что послушать. Они не так одевались и развлекались, по-другому жили. Существовала их загадочная жизнь в больших городах. Конечно, и у них проблемы, но не такие же, чтобы рукописи палить! Вот зачем он это сделал? Разве может грамотный русский, да и нерусский, просто грамотный, такое сделать? Чего он так уж испугался? Зоська, скучная и нахмуренная, зашла в кафе и застала там единственного посетителя — Гену. Он читал книжку, пил кофе, прихлебывал водку из рюмки и курил.