Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро Страница 22

— Господин комиссар, — произнес он, — полагаю, вы совершенно справедливо не ожидаете, что я стану вас хвалить. Действительно, я могу много чего сказать по поводу вашего легкомысленного поведения, но никакие слова не в силах описать мой гнев. Как вы могли подумать, что сумеете провести меня и всерьез восприняли прелестные речи и отравленные советы друга, действовавшего, впрочем, по моему приказу, превосходит мое понимание. Однако должен воздать справедливость Бурдо: я долго уговаривал его обмануть вас.

Николя бросил в сторону Бурдо гневный взор, но инспектор остался невозмутим.

— О! Вы обязаны простить его; он с самого начала, когда преступление еще не было доказано, изо всех сил отстаивал вашу невиновность, защищал вас больше, чем все остальные. И не смотрите на меня так уныло. Вы работаете у меня под началом уже пятнадцать лет. Разве я когда-нибудь давал повод считать меня столь наивным, что я могу поверить подозреваемому на слово? Ибо, хотите вы того или нет, вы являлись главным подозреваемым, хотя в силу своей естественной склонности и дружеского к вам расположения я также полагал, что вы невиновны. Но это чувства Сартина, а не начальника полиции. Вы знаете мою страсть к секретам. Я хотел посмотреть, как вы возьметесь за расследование, от которого целиком и полностью зависит ваша свобода. В своих отчетах Бурдо сообщал мне обо всех ваших действиях.

— Сударь, — произнес Николя, воспользовавшись паузой, — один вопрос, один единственный. К чему это испытание? Нет, я не протестую….

— Этого только не хватало! Вы не в том положении, чтобы заявлять протесты. Похоже, раскаяние нисколько вас не гложет.

— И почему, — продолжал Николя, — вы столь внезапно прервали это испытание? Продолжение предоставило бы вам еще больше поводов для выводов и суждений.

— Он еще имеет наглость давать мне советы! У меня, господин резонер, есть свои основания поступать так, а не иначе, и не вам требовать у меня отчета. И прекратите все время напоминать мне, что мой гнев, который должен был вызвать ваш обман, или, если угодно, недостаток искренности, может вновь пробудиться.

— А что мне оставалось делать, сударь? — решил не сдаваться Николя. — Донести на друга, протянувшего мне руку помощи в трудную минуту? И каким образом я вас предал, взяв протянутую мне руку? Я без лишнего шума помогал правосудию делать свою работу, ибо только я, по причине близкого знакомства с Жюли де Ластерье, мог отличить истину ото лжи.

— Узнаю ученика иезуитов Ванна. Но мне нужна не казуистика, а факты. Доклады Бурдо склонили чашу моих весов в вашу пользу. Осталась одна решающая деталь, которая лишь упрочит к вам мое доверие как человека, и за которую вам воздаст сторицей начальник полиции.

— Я к вашим услугам, сударь.

— Я хочу, чтобы вы мне подробно описали ваш второй визит в дом к Жюли де Ластерье, случившийся позавчера вечером.

— Нет ничего проще, сударь, — ответил Николя. — Успокоившись, я вернулся из Французского театра с намерением помириться с Жюли. Но, войдя в дом, от которого у меня был свой ключ, я услышал веселый шум: веселье было в разгаре. Я разозлился и не стал проходить в комнаты. В тот вечер господин де Ноблекур устраивал ужин в честь праздника Богоявления, и мне не хотелось возвращаться на улицу Монмартр с пустыми руками. Поэтому я отправился на кухню, чтобы забрать оттуда бутылку старого токайского, купленного мною для моей любовницы. Выходя, я наткнулся на незнакомого молодого человека, музыканта, которого в первый свой приход я видел сидевшим за фортепьяно и исполнявшим какую-то пьесу. Я торопился, а потому оттолкнул его. А возле самой двери я встретил Казимира, и он не мог не заметить, как я выскочил на лестницу.

— Я свидетель, — произнес Бурдо, нарушив молчание. — Войдя в дом господина де Ноблекура, Николя потерял сознание и, падая, разбил вышеуказанную бутылку.

— Благодарю, — ответил Сартин, протягивая комиссару письмо. — Вы вновь завоевали доверие генерал-лейтенанта: у него не осталось ни малейших сомнений в вашей виновности. И да будет угодно небу, чтобы все были в этом уверены так же, как я! К сожалению, ни мнение, ни уверенность, какими бы прочными они ни были, не являются доказательствами, особенно для некоторых наших магистратов.

Николя развернул письмо. Его содержание наполнило его ужасом и яростью.

«7 января 1774 года

Сударь,

руководствуясь собственным представлением о порядочности и морали, равно как и благорасположением, кое вы мне всегда выказывали, полагаю обязанностью своей сообщить вам следующие факты. Я только что узнал, что моя близкая подруга, Жюли де Ластерье, известная своим великим талантом игры на клавесине, скончалась при обстоятельствах, для определения коих у меня нет слов.

Ходят слухи, что она была отравлена. Поэтому должен сказать, что вчера вечером я был приглашен к ней на дружеский ужин. Ваша ищейка, господин Ле Флок, появившийся ближе к вечеру, в ярости налетел на хозяйку дома и оскорбил ее. Оттолкнув меня, он, к всеобщему удивлению, убежал, словно сумасшедший. Спустя два или три часа, когда мы сели ужинать, я узнал, что он вернулся и тайно проник на кухню. Там, говорят, его застали, но я был бы в отчаянии, если бы мне пришлось обвинить его; и все же утверждают, что там он колдовал над каким-то блюдом.

И хотя я питаю к нему определенную привязанность, а, достигнув определенного возраста, прекрасно сознаю, к каким заблуждениям приводят людские страсти, я посчитал, сударь, своим долгом сообщить вам об этом, и заверяю вас, что я всегда к вашим услугам и, как никогда, являюсь вашим преданным и почтительным слугой.

Бальбастр».

— Но это же мерзкий донос! — воскликнул Николя. — Донос, лицемерно маскируемый под сочувствие и праведное возмущение. Я всегда знал, что Бальбастр невзлюбил меня с самой первой нашей встречи, хотя до сих пор не могу понять, почему. Ищейка! Когда он меня так называл, в его устах это звучало как оскорбление. А все эти «тайно проник…» …«колдовал над каким-то блюдом»…

Николя так сильно сжал бумагу, что чуть не порвал ее.

— Ах, негодяй!

— Успокойтесь, — произнес Сартин. — Письмо, действительно, мерзкое. Но вы же понимаете, в нем есть все, чтобы суд мог выдвинуть обвинение против вас. Вообразите на секунду, что вы скрыли от меня свой поход на кухню. Какие прикажете мне делать выводы из вашей забывчивости? Хорошо бы узнать, в чем причины застарелой ненависти Бальбастра. Она слишком явная, и под ней наверняка что-то кроется. Органист из Нотр-Дам ненавидит вас.

— Так что же нам теперь делать?

— Не терять времени. Надо допросить слуг. Я велел доставить их сюда из полицейского участка на улице Бак. Они уже здесь, под надежной охраной, в моем кабинете. Николя, пока вам придется сохранить свой маскарад. Рабуин, которому не удалось уехать дальше Садов Инфанты, сложил ваш костюм в клетушку папаши Мари, где потом вы сможете скинуть свои маскарадные тряпки и переодеться в нормальную одежду. Я намерен сам вести допрос.