"А Фелисити-то здесь!" - Жорж Сименон Страница 22

— Я видел его в саду, у стены погреба…

Фелиси наблюдает за ними с порога. Когда машина отъезжает и Мегрэ подходит к ней, она спрашивает с прежней недоверчивостью:

— А вы все-таки ездили в Париж?

Он знает, о чем она думает. Ее мучат догадки, не вернулся ли он в ресторанчик, где они завтракали, не повидался ли там снова со старым господином в пальто и кашне, и не рассказал ли тот чтонибудь комиссару, несмотря на ее патетическую записку.

— Пойдем со мной, Фелиси… Нам теперь не до шуток…

— Куда вы идете?

— Наверх, в спальни… Пошли…

Он толкает дверь комнаты старика Лапи.

— Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать… Когда Жак жил в этой комнате в течение нескольких месяцев, какая там стояла мебель, какие предметы там находились?

Она не ожидала этого вопроса и теперь раздумывает, обводя взглядом комнату.

— Во-первых, была медная кровать, которая теперь в чулане… То, что я называю чуланом, — это комната, куда можно пройти через мою, та, где я жила несколько месяцев… Потом там свалили все, что было лишнего в доме, а осенью туда даже складывают яблоки на зиму…

— Кровать… Это во-первых… Затем?.. Туалет меняли?

— Нет… Тут стоял этот самый…

— А стулья?

— Постойте… Здесь были стулья с кожаными сиденьями, потом их поставили в столовую…

— А платяной шкаф?

Шкаф он оставил напоследок; сейчас он напряжен, зубы его сжимают трубку так, что эбонит трещит.

— Этот самый.

Он вдруг почувствовал разочарование. Ему кажется, что после ухода от Гастин-Ренета он так спешил только для того, чтобы наткнуться на стену или еще хуже — на пустоту.

— Когда я говорю, что это тот же самый, это и верно, и неверно… В доме два совершенно одинаковых шкафа… Их купили на распродаже три или четыре года тому назад, уж не помню… Мне они не нравились, потому что я предпочитаю зеркальные шкафы… В доме нет ни одного зеркала, в которое можно было бы видеть себя во весь рост…

Уф! Если бы Фелиси знала, какую тяжесть она только что сняла с него. Он уже не обращает на нее внимания. Он бросается в спальню Фелиси, вихрем пересекает ее, влетает в комнату, превращенную в склад, открывает окно, рывком отодвигает закрытые жалюзи.

Как это не поразило его раньше? Чего только нет в комнате: рулон линолеума, старые половики, стулья, поставленные друг на друга, как в закрытых на ночь пивных. Здесь есть и стеллажи из некрашеного дерева, на которых, должно быть, раскладывали яблоки на зиму, ящик со старым насосом, два стола и, наконец, за всей этой рухлядью — шкаф, такой же, как в комнате старика.

Мегрэ так спешит, что задевает части медной кровати, приставленные к стене, и они рушатся на пол. Он подвигает стол, влезает на него, шарит рукой по толстому слою пыли наверху, за верхней поперечной доской платяного шкафа.

— У вас нет никакого инструмента?

— Какой вам нужен?

— Отвертка, ножницы, плоскогубцы, все равно что… — Волосы у него в пыли. Он слышит, как Фелиси идет по саду, спускается в погреб, возвращается с отверткой и молотком.

— Что вы собираетесь делать?

— Приподнять задние доски, черт возьми! — Впрочем, это нетрудно. Одна из них еле держится. Под ней бумага. Мегрэ нащупывает и скоро вытаскивает пакетик, завернутый в старую газету.

Тут он смотрит на Фелиси и видит, что она застыла на месте, подняв к нему смертельно побледневшее лицо.

— Что там, в пакете?

— Понятия не имею!

Она снова заговорила пронзительным голосом, со своим прежним высокомерным выражением. Он слезает со стола.

— Мы сейчас это увидим, не правда ли? Вы уверены, что не знаете?

Верит он ей? Или не верит? Можно подумать, что он играет с ней в кошки-мышки. Он не торопится и, прежде чем развернуть бумагу, замечает:

— Это газета прошлого года… Хе! Хе!.. Вы не знали, малютка Фелиси, что в доме хранится такое богатство?

Он вытащил из бумаги пачку тысячефранковых билетов.

— Осторожно! Не трогать!

Он снова влезает на стол, снимает все верхние доски шкафа, убеждается, что там больше ничего не спрятано.

— Нам будет удобнее внизу… Пойдем…

Он радостно усаживается за кухонный стол. У Мегрэ всегда была слабость к кухням, где царят приятные запахи, где видишь аппетитные вещи, свежие овощи, кровавое мясо, где ощипывают цыплят. Графинчик, из которого Фелиси угощала вином Люка, еще не убран, и Мегрэ наливает себе прежде, чем приняться считать деньги с видом добросовестного кассира.

— Двести десять… одиннадцать… двенадцать… Вот две бумажки склеились… Тринадцать, четырнадцать… Двести двадцать три, четыре, семь, восемь…

Он смотрит на нее. Она устремила взгляд на ассигнации, вся кровь отлила у нее от лица, и стали яснее видны следы ударов, нанесенных ей ночью.

— Двести двадцать девять тысяч франков, моя маленькая… Что вы на это скажете?.. В комнате вашего друга Петийона было спрятано двести двадцать девять бумажек по тысяче франков… Ведь они были спрятаны именно в его комнате, вы понимаете?.. Господин, которому так срочно нужна эта сумма, знал, где ее найти… Он не подозревал только одного: что существовало два одинаковых шкафа… Кто мог догадаться, что Лапи был до такой степени маньяком и что, снова переселившись в свою комнату, он перенес туда свой собственный шкаф, а другой, точно такой же, поставил в чулан?..

— Это вам что-нибудь дает? — спросила она, едва шевеля губами.

— Это, во всяком случае, объясняет мне, почему сегодня ночью вам был нанесен удар, от которого вы могли бы потерять сознание, и почему несколько часов спустя все в комнате вашего друга Жака на улице Лепик было перевернуто вверх дном…

Он поднимается. Ему необходимо подвигаться. Его радость неполная. Теперь, когда он нашел то, что искал, когда факты подтвердили его предположение, он ясно представляет себе тир у Гастин-Ренета, где у него вдруг появилась эта мысль. Теперь, когда он выяснил один факт, у него возникли другие вопросы. Он расхаживает по саду, выпрямляет стебель розы, машинально поднимает с земли тяпку, которую Лапи по прозвищу Деревянная Нога выпустил из рук за несколько секунд до того, как ушел в свою комнату, чтобы там умереть нелепейшим образом.

Через открытое окно кухни он видит Фелиси: она словно превратилась в статую. Тень улыбки мелькает на губах комиссара. Почему бы и нет? Он пожимает плечами:

— Все-таки попробуем!

И говорит ей через окно, играя тяпкой, к которой пристала земля.

— Видите ли, Фелиси, детка, я все более и более убеждаюсь, как ни странно вам это может показаться, что Жак Петийон не убивал своего дядю и что он даже ни при чем во всей этой кровавой истории.