Сокол и Ласточка - Борис Акунин Страница 22

Мне не смешно, когда я думаю о моих подопечных. Мне грустно.Пускай питомец называет себя как хочет, лишь бы жил подольше и был счастлив — ая помогу в меру моих сил. Но я невезуч. Как уже было сказано, за 25 лет ясменил трёх избранников. Второй из них меня предал и продал, третий прогнал, ио них я не жалею. Но первый, первый…

Я хотел его спасти, но не умел. Я всегда чувствуюприближение сильной бури, это заложено в меня природой. И я пытался втолковатьмоему бедному Ван Эйку, что нужно брать курс на зюйд-зюйд-ост, ставить всепаруса и искать укрытие в заливе Давао — может быть мы бы успели, «Святой Лука»был крепкой посудиной и отлично ходил под бейдевиндом. Но сколько я нирастопыривал крылья, изображая поднятый гафель, сколько ни указывал клювом наюго-юго-восток, сколько ни орал, подражая вою урагана, мой подопечный меня непонял. А когда увидел на краю неба маленькое чёрное пятнышко, было уже поздно…

О, если бы я был способен говорить! Всё в моей жизнисложилось бы иначе. Злая насмешка судьбы! Любой дурак-какаду, жако или лори,даже паршивый волнистый попугайчик способен бессмысленно повторять слова ицелые фразы. Но мой язык толст и непов??ротлив, щёки слишком впалы, голосовыесвязки неэластичны. Я понимаю шесть языков, а читаю на восьми, но не способенвыговорить даже самое простое слово вроде «да» или «нет».

Ритуал выбора питомца довольно труден. Этому, ка?? и всемусамому важному, в своё время меня научил Он, умевший постигать суть другогосущества, на миг сливаясь с ним своей душой. Для этого необходимо хотя бысекундное замыкание в единую кровоточную и энергетическую систему. Взависимости от телесного устройства той или иной особи это делается по-разному.Например, мне с моими двадцатью дюймами роста, острыми когтями и большим клювом,если я хочу соединиться с человеком в одно целое, полагается действовать воткак.

Нужно сесть избраннику спереди на левое плечо и немножкосползти по его груди, что происходит естественным образом, в силу гравитации;мои когти при этом сквозь одежду слегка пронзают человеку кожу в области сердца— необходима хотя бы одна капелька крови; одновременно я должен тюкнуть объектмоего вожделения клювом в висок — тоже до крови. Тогда моё тело образует«нидзи», радугу, между его Инь и Ян, в результате чего два наши Кисопереливаются.

На словах оно, может, и несложно, но попробуйте-ка проделатьтакое на практике. Человек может мне ужасно нравиться, но вот понравится лиему, если на него вдруг накинется большая птица, оцарапает когтями да ещёклюнет в висок? Добиться успеха здесь так же нелегко, как вызвать немедленноеответное чувство в девушке, в которую влюбился с первого взгляда.

В Нагасаки, когда я решил покончить с одиночеством и взятьсебе питомца, я остановил свой выбор на странно одетом человеке с жёлтымиволосами и круглыми глазами. Он был непохож на нормальных людей (в ту пору ясчитал, что нормальные люди непременно узкоглазы и черноволосы), и поэтому ясразу ощутил что-то вроде родственного чувства. К тому же он так мечтательносмотрел на закат! То был плотник с голландского корабля — в самом деле, оченьхороший человек с добрым, чувствительным сердцем. Но он испугался и сбросилменя со своей груди. Сопереливания душ не произошло. Не сложилось и с двумядругими моряками, так что в конце концов, уже твёрдо вознамерившись оставитьяпонские берега, я сел на грудь капитана, который лежал на палубе мертвецкипьяный. Безо всяких помех осуществил я обряд, прочёл всю немудрящую жизнь ЯкобаВан Эйка и принял её, как свою.

С лейтенантом Бестом я поступил честнее. Он, как все заядлыекартёжники, был очень суеверен. Повстречав среди волн невесть откуда взявшуюся«райскую птицу», он принял это за доброе предзнаменование и безропотно стерпелмаленькое кровопускание (в общем-то, не слишком болезненное — я стараюсьдействовать клювом и когтями как можно деликатней). Бест только вскрикнул:«Cabron!» Он всегда бранился только по-испански, находя, что это наречие посвоей звучности лучше всего способно передать полноту чувств. Слово «каброн»,вскоре ставшее моей кличкой, одно из самых обидных в этом выразительном языке.Буквально оно означает «козёл», то есть некто с рогами, рогоносец. За такоеоскорбление в моряцкой таверне сразу бьют кружкой по голове. Лейтенант придумалфокус, который казался ему ужасно остроумным: выкрикивать обидное слово будетне он, а его попугай. Все шесть лет совместной жизни, с упрямством истинногосомерсетца, Бест мучил меня этим «каброном». Но, как я ни старался, угодить емуне смог.

С штурманом Ожье, выигравшим меня в «ландскнехт», вышлосовсем глупо. Я и не собирался брать в питомцы этого мозгляка с хитрымиглазками. Он гонялся за мной по каюте, схватил, и я, обороняясь, совершеннослучайно вцепился в его грудь когтями, а клювом залепил в область уха. И всё,пропал. Вмиг увидел несчастное, сиротское детство бретонского мальчишки, ощутилего бесконечное одиночество и внутреннее отчаяние. Сердце моё дрогнуло, я решил«это судьба», и взял штурмана под свою опеку. Хорошо ли, худо ли (в основномхудо) я провёл с ним долгие одиннадцать лет. Стыдное время! Ожье был паршивымнавигатором, но очень ловким шулером. Именно этим зарабатывал он на жизнь.Наедине с самим собой всё тасовал и раскладывал колоду, тренировал память ипальцы. Как-то раз, от глупой жалости, я дал ему понять, что различаю карты имогу скрасить его одинокий досуг. Что за ужасная ошибка! Он заставил меня статьсвоим подельником. Я должен был садиться за спиной его партнёров и знакамипоказывать, сильные ли у них карты. Лучше всего мы зарабатывали на испанскойигре, которая называется «truc». Отсюда и возникло моё имя (прежде того Ожьеменя вообще никак не называл).

— Трюк, вот это трюк… — говаривал он в критический моментигры как бы в задумчивости, и я должен был чесать левое крыло либо правое, подниматьлапу и так далее. Нечего и говорить, что мою душу при этом, как говоряткарибские индейцы, обжигала медуза.

Две недели назад всё кончилось. В портовом городе Сен-Мало,в кабаке, мой питомец затеял вчистую обобрать наивного юнца, приехавшего, чтобыпоступить на морскую службу. Ожье, как водится, сначала немного проиграл ему,потом вынудил поставить на кон все деньги вместе с шпагой, золотым медальоном идаже сапогами. Это у штурмана называлось «ощипать гуся до пупырышков». Но я незахотел участвовать в подлости, демонстративно отвернулся (забыв, что на нашемтайном языке это означает «слабая карта»), и мой питомец продулся в прах.

После этого — кошмарное воспоминание — он с криком гонялсяза мной, размахивая саблей. Моё бедное тело разрубить он не смог, но навекирассёк соединяющую нас невидимую нить.

Пятнадцать дней я был совсем один, в холодном северномгороде, где беспрестанно дуют злые ветры. Моя жизнь каждодневно подвергаласьопасности, я дрался с наглыми чайками, отчаянно мёрз и размышлял о своейнескладной, горькой судьбе.