Прощай, генерал... Прости! - Фридрих Незнанский Страница 21

Такие мысли все чаще навещали Александра Борисовича и вызывали уже не душевный протест, а, скорее, тоску и скуку, «замыливая» не глаза, а мозги, если уместно выразиться подобным образом.

Братва между тем гудела, шумно делясь какими-то своими, недоступными посторонним, впечатлениями. Громко хохотали, кричали и вообще вели себя как дома, народной «малине». Естественно, ведь они-то друг друга знали и общались соответственно. Вот разве что, пока самолет набирал высоту, не бродили по салону, не распивали спиртные напитки и не раскачивали машину. Хотя, вероятно, и до этого оставалось уже недолго. Турецкий чувствовал себя не то чтобы неуютно, но, скорее, неким чужеродным телом в этой среде, которая, кстати, пока не проявляла к нему явной враждебности. Но он все равно пожалел, что уселся тут, в середине общего салона, а не прошел вперед, в тот отсек, где собрались немногие, как их называл Нефедов еще в порту, «местные генералы» — всякие управляющие, директора, банкиры, а по сути, хозяева края. Уж с ними-то лететь — куда более тяжкое испытание, которого вовсе не собирался устраивать себе старший следователь Генеральной прокуратуры. Странно было другое — им, похоже, совсем не мешало соседство буйной «братвы». А может, свыклись? Или в крае возник-таки тот самый конгломерат из властных и криминальных структур, который пытался разрушить, но, кажется, так и не преуспел в своих замыслах покойный ныне губернатор? И жертвой которого, по всей вероятности, стал? Вопрос хоть и на поверхности, однако требует, не только серьезного осмысления, но и неоспоримых доказательств. А их нет. И они, эти структуры, сделают все, чтобы и не было…

Во всяком случае, вести бесконечные беседы на эту и подобные темы с людьми, которые в данный исторический момент наверняка мыслят себя вершителями судеб всей Восточной Сибири, если не круче, пока не входило в планы Турецкого. А они бы, такие разговоры, естественно, возникли. Но не потому, что кто-то из «генералов» захотел бы вдруг выслушать, что думает по поводу случившегося посторонний человек, а исключительно с целью высказать свое собственное, непререкаемое мнение. Впрочем, послушать-то можно, да только не в их «дружной» компании, где наверняка уже традиционно и рюмочки звякают, и хлебцы намазываются свежей икоркой. Господи, сколько уже тысяч километров налетал в таких вот компаниях Александр Борисович! Посчитать бы… Но, опять-таки, зачем?

Нет, конечно, можно было встать и покинуть эти шумные, галдящие массы и перейти в передний салон, но теперь этот его шаг выглядел бы неким вызовом, а к чему? Тем более что и «пацаны» не пристают с расспросами, не лезут с советами и вообще не замечают случайно затесавшегося в их среду чужака.

Через полчаса полета к Александру Борисовичу подошла довольно милая молодая женщина, на которую немедленно обратили внимание все эти «безбашенные» пассажиры и кинулись с весьма сомнительными комплиментами, на что она реагировала поразительно спокойно, без всякого раздражения, даже немного игриво, видно, ей такое не впервой, и передала Турецкому приглашение начальника управления пройти в кабину пилотов. Он сперва подумал: на кой черт ему это? Потом вспомнил, что лететь придется несколько часов, а выдерживать продолжающийся гам, основательно поддерживаемый теперь щедрым пивком, которого у всех в салоне оказалось в достатке, значило подвергать себя серьезному испытанию на прочность. Соседи попробовали было сунуть и ему, по-простому, по-свойски этак, открытую бутылку «Бочкарева», но он сухо отказался, и после этого больше не приставали. Возможно, до поднятия, как говорится, определенного градуса. И он принял приглашение Нефедова.

В первом салоне, как он и предполагал, «разговлялись», и градус был, вероятно, уже достаточно высоким. Но никто на Турецкого не обратил внимания — мало тут ходит всякой обслуги! Зато в пилотской кабине все, словно по команде, повернулись к нему, посыпались сдержанные приветствия. А Нефедов обратился к сопровождавшей его стюардессе:

— Томочка, сооруди-ка нам по чашке кофе, ну, ты понимаешь…

— Сей момент, Сергей Сергеевич, — улыбнулась она. — А вам, командир, как обычно? — обратилась она к первому пилоту, сидевшему в левом кресле.

Тот кивнул, не оборачиваясь.

— Командир не пьет ничего, кроме крепкого чая, — объяснила она Александру Борисовичу. — А вам коньяк — в кофе или вы предпочитаете отдельно?

— Коньяк? — удивился Турецкий.

— Да, самую малость, — чуть раздвинув большой и указательный пальцы, «обозначил дозу» Нефедов, — исключительно для здоровья. Но если хотите, можно и отдельно.

— Нет уж, я как и вы. Можно присесть?

— Пожалуйста, — словно спохватился Нефедов, показав на кресло рядом с собой. — Я хочу познакомить вас, Александр Борисович, с экипажем. Грех хвалить своих, но тут я стараюсь быть максимально объективным. Во-первых, все они — отличные ребята и замечательные летчики, а во-вторых, прекрасно знают Гришу Султанова и его товарищей. И если хотите выслушать мнение профессионалов, то… ради бога, как говорится. А то мне показалось, что вы немного оглохли там от своих соседей. — Он засмеялся. — Они вас еще пивом не накачали? Способны, ох способны!

— А я как раз хотел спросить, чья это братва такая? Как-то не стыкуется…

— Да вы что, Александр Борисович?! — прямо-таки изумился Нечаев. — А где же ваш хваленый глаз-ватерпас? Так, я слышал, про вас говорили? Посмотрит разок — и все, гаси свет. Вы что, в самом деле решили, будто я набил свой самолет «братанами»? Да бог с вами! Хотя, с другой стороны?.. — Он снова засмеялся и развел руками. — А чего вы, собственно, хотите? Моду — на лица, на одежду, на все остальное, включая поведение, — нам теперь диктует центральное телевидение. И если вы себе в Москве представляете нашего героического современника именно в таком вот виде, похож, к примеру, на артиста из сериала про «Бригаду», и премии им за это всякие даете, то почему же, извините, и нам, в сибирской глубинке, думать иначе? Нет, я вас разочарую. Это все наши сибирские работяги — из Ачинска, Железногорска. Руководство ж, по обычаю, предпочитает для собственного отдыха «бархатный сезон» либо внесезонные Канары с Багамами, а рабочий человек ждет, когда удача выпадет. Или когда заказы не поступают. Две бригады из отпуска возвращаются. Я их в Москве подобрал, со средствами-то уже у них туговато, сами понимаете. Как в лучшие советские времена… Помню, бывали случаи, когда и сам ловил попутку. Либо «бомбил» начальство телеграммами: «Срочно двести, вернусь, отработаю». Не так разве?

Он вдруг смущенно улыбнулся, отчего Александр Борисович немедленно проникся к нему искренней теплотой и симпатией. Подумал: наш человек, в смысле свой, без подлянки в душе и желания казаться лучше, чем ты есть на самом деле. С таким можно иметь дело. Хотя еще позавчера он почему-то вызывал определенную к себе настороженность. Но оно в принципе объяснимо, все же атмосфера была не совсем та…

И еще он мысленно усмехнулся по поводу такого некрасивого собственного прокола с братками. Это ж надо? И ведь пивко-то они, от которого он решительно и, вероятно, излишне резко отказался, поди, предлагали от чистого сердца, от широты, так сказать, домой ведь летят… Эх, нехорошо…