Мне давно хотелось убить - Анна Данилова Страница 21

Незачем ждать весны. И все это чушь собачья про весну, про силу, которую она дает живым существам. Силу может дать себе сам человек. И кто знает, по каким законам природы эта самая сила появляется в его организме после демонстрации своей же, но ДРУГОЙ силы.

Можно с силой отжимать тряпку, тереть эмаль ванны, кафельные плитки пола… Выходит, и это тоже будет сила, да только какой от нее прок?

Он встал, промокнул рукавом рубашки пот со лба, потянулся, расправляя затекшие мышцы. И как это женщинам не надоедает постоянно мыть полы? Как это унизительно в конечном счете! Это ли не доказывает, что женщины, в сущности, низшие существа, а раз так, то не стоит и задумываться о смысле их жизни. Рождение детей, казалось бы, могло хоть как-то облагородить этих самок, так нет же, даже из этого они ухитряются строить свои ловушки, куда заманивают зазевавшихся и потерявших на миг контроль над своими желаниями мужчин.

Вода в белом пластиковом ведре стала неприятно бурой от крови. Как же мало ее оказалось в этом большом и тяжелом теле.

Она потом снилась ему. Кровь. Темная, медленная и густая. Она текла, как река, змеясь между берегов, и закипала у горизонта, пенилась, окрашивая розовыми бликами клубящийся в воздухе туман. Этот сон был самым прекрасным из всех его прежних снов, в которых он видел своих РОЗОВЫХ ЖЕНЩИН.

Эти сны, так же как переживания, связанные с уничтожением трупов и их если не погребением, так припрятыванием в какое-нибудь надежное место, отвлекали его от ДРУГИХ женщин, которые толпами ходили рядом с ним, словно стада молчаливых и глупых животных, для которых мужчины служили лишь покорными исполнителями их воли. Бог, обрекая женщину на муки во время родов, осчастливил их таким даром, какой и не снился мужчинам! Этот дар заключался в том, что любой женщине, возжелавшей мужчину, достаточно одного движения, чтобы отдаться ему, в то время как мужчине для того, чтобы овладеть женщиной, необходима та самая сила, без которой он не может почувствовать себя по-настоящему мужчиной. И самое несправедливое заключается в том, что эта самая сила не зависит ни от его разума, ни его физического состояния, ни от чего… И тем обиднее, что мужчина не может совершенствоваться в этом направлении, как бы он этого ни хотел. Это женщина может придумывать все новые и новые способы соблазнения мужчин, пуская в ход все, что может пробудить в них желание, начиная от кружевных чулок и кончая кроваво-красной помадой. А вот мужчина может позволить себе какое-то разнообразие лишь при условии, что в его заветную плоть вторгается, распирая ее и делая упругой, до блаженного затвердевания, кровь другого свойства; кровь животворная, волшебная, обладающая свойством густой и горячей смолы, делающей мужчину мужчиной…

Однажды он кинул в женщину нож. Прямо в спину.

Не попал и убежал. Тогда ему было чуть больше двадцати пяти.

Он не был знаком с ней, просто она шла мимо и имела глупость призывно улыбнуться ему… Она неосознанно, как это присуще всем женщинам, хотела пробудить в нем желание. И пробудила. Но только не то, на которое она рассчитывала. Желание УБИТЬ ради того, чтобы просто убить, охватило его со страшной силой, заставило достать из кармана перочинный нож, раскрыть его и швырнуть изо всей силы ей в спину…

Он даже вскочил со скамейки и бросился вслед за женщиной, чтобы увидеть, как острое лезвие вонзится в ее розоватую, прикрытую белой полупрозрачной тканью платья плоть…

Но нож, слегка коснувшись спины, упал на землю, а женщина, обернувшись, удивленно посмотрела на него и пожала плечами. Она просто не увидела ножа. Трудно себе представить, что было бы, если бы она его увидела!

Так длилось невыносимо долго, пока он не встретил ЕЕ – женщину, буквально вытащившую его из теплого болота отчаяния, в которое он погружался все глубже и глубже. Почему болото? Да потому, что процессы, происходившие в нем, соки, бродившие в его теле, не находя выхода, представлялись ему зловонной жижей, которая образуется в белковом организме в процессе гниения. Он не мог иначе воспринимать свое тело, которое он ненавидел и которое неизвестно чего хотело. Ненавидел и свое лицо, изрытое садистом-косметологом, которому он доверил однажды свою забродившую кожу. Ненавидел свои руки, особенно ладони, предательски потеющие в момент прикосновения к женщине…

Она называла себя Евой. В первый же день их знакомства она увезла его подальше от людей, на остров, где было тепло и солнечно, где никто не мог подсматривать за ними, и окружила его такой заботой и пониманием, что он подумал, что умер. Потому что никогда еще солнце не приносило ему то блаженное тепло, в котором он купался эти три счастливых дня. Он не знал, зачем ей понадобился он, НЕмужчина, он так и не понял этого никогда. Должно быть, природа женщины оказалась не столь примитивна, как он себе это представлял. И этой Еве понадобился для ее любовных ласк именно он, изгой, больной, в сущности, человек…