Дом обреченных - Барбара Вуд Страница 21

— Да, я знаю. Безумие Пембертонов.

Ее глаза распахнулись.

— Кто тебе сказал? И кто тебе сказал, что ты была там в тот день? Это Колин?

— Я не знаю, почему в этом доме царит такой запрет на информацию, бабушка. Очевидно, до вчерашнего дня вы были уверены, что я ничего не знаю о тех последних днях здесь. И очевидно, вы не хотели, чтобы я знала.

— Ну, это большая самонадеянность.

— Почему вы хотите держать меня в неведении о событии, которое произошло двадцать лет назад? Ясно, что разговор о нем не может быть таким болезненным. Вы боитесь, что я могу что-то вспомнить? Вы боитесь, что Колин рассказал мне об инциденте, и теперь я внезапно все вспомню? Я вдруг увижу то, чему я была свидетельницей?

— Это абсурд. Почему я должна этого бояться?

— Только по одной причине. Что был третий участник…

— Там никого не было! — Ее голос стал пронзительным. — Это был твой отец! Он сошел с ума из-за проклятия, как и все Пембертоны. Никто его не избежал, Лейла, и твой отец в том числе.

— Я не верю в это! — Какое-то смутное воспоминание вернулось ко мне. Зыбкое, как туман, оно просочилось во внешнюю часть моего сознания. Что-то о руках бабушки.

— Ты должна сейчас же покинуть этот дом. Здесь тебе нечего ждать. Если то, чего ты добиваешься, это деньги…

— Мне не нужны деньги.

— Возвращайся к своему прекрасному архитектору…

— Вы хорошо осведомлены, бабушка. Кто же это крадется к вам в ночи, как шпион, и нашептывает на ухо? Кто является вашими глазами и ушами, когда вы сидите взаперти в этой комнате? Дядя Генри? Тетя Анна? Теодор? Марта?

— Твоя дерзость крайне неприятна, Лейла. Я хочу остаться одна. Ты слишком похожа на свою мать — она всегда утомляла меня. И ты как твой отец. Это видно по твоим глазам и твоему подбородку.

— Вы предостерегаете меня от сумасшествия, да, бабушка? Эти вопросы насчет головных болей были не праздной заботой, верно? Именно так все и начинается?

— Ты все узнаешь в свое время, как узнали остальные.

Наши взгляды снова встретились. В каком ужасном смятении я была во время этой беседы, как огорчительно было обнаружить, что моя бабушка не предложила мне того семейного радушного приема, в котором я отчаянно нуждалась! Потом меня охватило отчаяние. Женщина передо мной была матерью моего отца, она дала ему жизнь, нянчила его младенцем и наблюдала, как он рос и мужал. Она также присутствовала при моем рождении и, возможно, качала меня с материнской любовью. Как отчаянно сейчас я хотела вернуться на двадцать лет назад, вновь стать ребенком и снова ощутить привязанность и надежность сплоченной семьи.

Но это было в прошлом. Что бы ни случилось за эти последние двадцать лет — от того ужасного дня до дня нынешнего, — но эти люди превратились в чужаков, которые совершенно ясно показывали, что я нежеланна среди них.

— Я не верю в это нелепое проклятие, я удивлена, что вы верите в него. Если вы, бабушка, так много знаете обо мне и видите, как я похожа на мать, то вы должны также знать, что я упряма и неподатлива и что я не покину этот дом, пока не обнаружу то, за чем приехала.

Все это я сказала тихим спокойным голосом, и все же эти слова оказали мощное воздействие. Ее жесткие маленькие глазки злобно сверкнули.

— Вижу, твои намерения определились. Поскольку ты Пембертон и прямой потомок сэра Джона, я не могу запретить тебе пребывание в этом доме. Все время, пока ты здесь, ты можешь жить как одна из нас, это твое право по рождению. Но, я не могу гарантировать, что ты найдешь это… искомое, которое ты так безрассудно ищешь. Очевидно, ты не успокоишься, пока не решишь, что ты это нашла. Но позволь мне тебя предостеречь… — Ее старческий голос звучал в полумраке, как пророчество колдуньи. — Одну вещь ты не сможешь игнорировать, и она находится в крови Пембертонов — это проклятие Пембертонов. Я заклинаю тебя, покинь этот дом немедленно, сегодня же вечером, и выходи замуж за своего архитектора, пока у тебя еще есть время наслаждаться жизнью. Но я знаю, ты не послушаешь меня. А тем временем…

— Тем временем, дорогая бабушка, вы отдадите распоряжение, запрещающее остальным делать мое пребывание здесь комфортным.

— У тебя разгоряченное воображение, Лейла. — Она снова склонилась над кексами и взяла один из них. В моем мозгу вновь вспыхнуло видение ее рук. Они несколько отличались от этих, менее костистые, но это явно были ее руки. И потом — кольцо на одной из них. Кольцо с алым камнем.

— Это невежливо — не отведать чаю хозяйки.

Воспоминание пропало. Я взглянула на чашку, думая, каким удовольствием было бы попробовать роскошный чай. Но рядом не было стула, а я не могла есть стоя. Я поняла бабушкину игру и отказалась играть в нее.

— Сегодня я уже выпила много чаю, бабушка, и я очень устала. Думаю, мне лучше вернуться к себе.

— Кроме того, невежливо уйти, не спросив разрешения. Тебе в юности явно не хватало воспитания.

— Это произошло, я думаю, из-за долгих и напряженных часов, когда моя мать должна была работать в переполненных, плохо освещенных помещениях, пока злокачественная лихорадка, наконец, не испортила ее легкие. Когда не знаешь, где добыть себе ужин, сложно держать в уме правила этикета.

С этими словами я повернулась на каблуках и грациозно поплыла к двери. Когда начала уже открывать ее, старушечий голос позади меня сказал:

— Ты — грубый ребенок, Лейла, и непростительно дерзкий. Если твое пребывание здесь затянется надолго, придется поработать над твоими манерами.

Я вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Слезы навернулись мне на глаза. Рыдания застыли в горле. Как отчаянно мне хотелось быть принятой ею, обменяться объятиями и насладиться теплом родственных отношений бабушки и внучки. Но этому явно не дано было случиться.

Я поспешила в свою комнату, чтобы не наткнуться на остальных членов моей «семьи», и заперла дверь изнутри. Уютная комната с камином, она не была моей комнатой. Это не была квартира в Лондоне, полная множества дорогих мне воспоминаний: последняя выплата мамой нашего долга; мой первый заказчик-джентльмен; приглашение Эдварда домой на ужин; его предложение, сделанное в кабинете. Единственное счастье, которое я когда-либо в своей жизни знала, я испытала в нашей скромной квартире. Но здесь, в этой королевской старинной спальне с благородной обстановкой, я не чувствовала себя спокойно.

Эпизод с бабушкой измотал меня гораздо больше, чем общение с остальными родственниками. Встреча с ней была так важна для меня, но теперь все пропало. В этой ситуации я действовала ужасно. Я забрела в ее капкан, попалась на ее дешевые ловушки и позволила себе выказать злость и высокомерие. Как бы ни была мала надежда обрести любовь бабушки, теперь она была потеряна. А с ней — все надежды на примирение с остальными членами семьи.

Я по-прежнему оставалась в полном одиночестве.