Весь мир театр - Борис Акунин Страница 21

И тело, и душу пронизывала электрическая вибрация. Фандоринчувствовал себя черепахой, внезапно оставшейся без панциря. И страшно, истыдно, но зато не выразимое словами ощущение, будто… будто дышит вся кожа. Иеще: словно дремал и вдруг проснулся. Можно и мелодраматичней: восстал измертвых. Кажется, я похоронил себя раньше времени, думал Эраст Петрович, всебыстрее перебирая нефритовые шарики. Пока продолжается жизнь, в ней возможнылюбые неожиданности – как счастливые, так и катастрофические. Причем главные изэтих сюрпризов совмещают в себе и первое, и второе.

Фандорин сидел в кресле, глядя на медленно наполняющийсясветом оконный проем, и растерянно прислушивался к происходящим внутрипеременам.

Таким и застал его Маса, осторожно заглянувший в дверь ввосьмом часу утра.

– Что случилось, господин? С позавчерашнего дня вы на себяне похожи. Я вам не докучал, но это меня тревожит. Я никогда вас таким невидел.

Подумав, японец поправился:

– Давно таким не видел. У вас стало молодое лицо. Как тридцатьтри года назад. Вы, наверно, влюбились?

Когда же Фандорин с изумлением воззрился на ясновидца, Масашлепнул себя по блестящей макушке:

– Так и есть! О, как это тревожно! Нужно принимать меры.

Это мой единственный друг, который знает меня лучше, чем ясам себя знаю, подумал Эраст Петрович. Таиться от него бессмысленно, а крометого Маса отлично разбирается в женской психологии. Вот кто может помочь!

– Скажи, как завоевать любовь актрисы? – без обиняковспросил Фандорин о самом главном, по-русски.

– Настоясюю ири понароську? – деловито осведомился слуга.

– То есть? Что значит «любовь понарошку»?

О материях чувствительных Маса предпочитал говорить на своемродном языке, считая его более утонченным.

– Актриса – все равно что гейша или куртизанка высшегоранга, – деловито принялся объяснять он. – У такой женщины любовь бывает двухвидов. Легче добиться любви сыгранной – они отлично умеют ее изображать.Нормальному мужчине ничего больше и не нужно. Во имя такой любви красавицаможет пойти на некоторые жертвы. Например, в доказательство страсти остричьсебе волосы. Иногда даже отрезать кусочек мизинца. Но не больше. Однако иногда,довольно редко, сердце подобной женщины пронзается настоящим чувством – таким,ради которого она может согласиться и на двойное самоубийство.

– Поди ты к бесу со своей японской экзотикой! – ЭрастПетрович разозлился. – Я спрашиваю не про гейшу, а про актрису, нормальнуюевропейскую актрису.

Маса задумался.

– У меня были актрисы. Три. Нет, четыре – я забыл мулатку изНового Орлеана, которая танцевала на столе… Пожалуй, вы правы, господин. Ониотличаются от гейш. Завоевать их любовь гораздо легче. Только трудно понять,сыгранная она или настоящая.

– Ничего, как-нибудь разберусь, – нетерпеливо сказалФандорин. – Ты сказал, легче? Да еще гораздо?

– Было бы совсем легко, если б вы были режиссер, сочинительпьес или писали в газетах статьи про театр. Актрисы признают высшими существамитолько три эти типа мужчин.

Вспомнив, какая улыбка озарила лицо Элизы, когда она принялаего за театрального рецензента, Фандорин так и впился глазами в своегоконсультанта.

– Ну? Говори, говори!

Маса рассудительно продолжал:

– Режиссером быть вы не можете, для этого нужно иметь свойтеатр. Рецензии писать, конечно, нетрудно, но пройдет много времени, прежде чемвы сделаете себе имя. Напишите хорошую пьесу, где у актрисы будет красиваяроль. Это самое простое. Я занимался сочинительством. Дело нетрудное, дажеприятное. Вот вам мой совет, господин.

– Ты издеваешься?! Я не умею писать пьесы!

– Чтобы доказать женщине свою любовь, приходится совершатьподвиги. Для такого человека, как вы, преодолеть сто препятствий или победить стозлодеев – не подвиг. А вот взять и ради любимой сочинить чудесную пьесу – этобыло бы настоящим доказательством любви.

Эраст Петрович велел специалисту катиться к дьяволу и вновьостался один.

Но идея, вначале показавшаяся дурацкой, все вертелась вголове и постепенно увлекла Фандорина.

Любимой женщине надо дарить то, что доставит ей наибольшуюрадость. Элиза – актриса. Ее жизнь – театр, ее главная радость – хорошая роль.Ах, если бы в самом деле было возможно преподнести ей пьесу, в которой Элизазахотела бы сыграть! Тогда бы она перестала смотреть с вежливым безразличием.Маса дал очень неглупый совет. Жаль только, неосуществимый…

Неосуществимый?

Эраст Петрович напомнил себе, что много раз в жизнисталкивался с задачами, которые поначалу представлялись неразрешимыми. Однакорешение всегда отыскивалось. Воля, ум и знание способны одолеть любую преграду.

За волей и умом дело не станет. Со знанием хуже…Осведомленность Фандорина в сфере драматургии была минимальной. Ему предстоялосовершить деяние, подобное подвигу Геракла. Но можно было по крайней мерепопытаться – ради такой цели.

Ясно одно. Не видеть Элизу невыносимо, но показываться ей наглаза в качестве человека из толпы, одного из многих, больше нельзя. Один разуже получил по носу, довольно. Если являться на новую встречу, то во всеоружии.

Так бывший гармонический человек перешел в завершающуюстадию – непоколебимой решимости.

К исполнению задуманного Эраст Петрович приступил со всейобстоятельностью. Сначала обложился книгами: сборниками пьес, исследованиямидраматического искусства, трактатами по стилистике и поэтике. Навыки быстрогочтения и концентрация внимания вкупе с лихорадочным возбуждением позволилибудущему драматургу одолеть за четверо суток несколько тысяч страниц.

Пятый день Фандорин провел в абсолютном бездействии,предаваясь медитации и создавая внутри Пустоту, где должен был зародитьсяживотворящий Импульс, который западные люди называют Вдохновением, а восточные– Самадхи.

Какое именно сочинение он будет писать, Эраст Петрович ужезнал – нужное направление подсказала беседа со Штерном об «идеальной пьесе».Оставалось дождаться мига, когда слова потекут сами.

Ближе к вечеру взыскующий озарения Фандорин началпокачиваться в некоем ритме, его полузакрытые веки широко распахнулись.