Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По - Гарольд Шехтер Страница 21

Состав толпы тоже сильно отличается от обычной веселой разряженной публики. Исключительно взрослые мужчины, одетые плохо, иные в лохмотьях. Публика того же пошиба, что и вчерашние подонки. Физиономии мрачные, искаженные гримасами ненависти и гнева. Многие явно пьяны, почти у всех оружие: дубинки, вилы, молотки, топоры. Вопят что-то нечленораздельное, слышна плохо артикулированная ругань.

Под стать сценарию и освещение места действия. Множество факелов бросали на потные физиономии собравшихся жуткие, адские отблески. Зрелище это невольно извлекло из подвалов памяти гротескные адские фантазии Иеронимуса Босха, фантасмагории которого — наиболее яркий образец тех кошмаров, которые могут терзать человеческий мозг.

Из своего наблюдательного пункта я иногда ясно воспринимал отдельные фразы, болтовню, выкрики и даже бормотание публики, осадившей дворец Барнума. Удивила не столько быстрота распространения слухов, сколько степень и скорость их искажения при передаче. Кто-то клялся и божился, что последняя жертва — двухлетний ребенок, разорванный на части. Другой утверждал, что нападению подверглась зрелая девушка, потерявшая не только скальп, но и не могу повторить, что еще. Третий точно знал, что убийца полностью истребил многочисленное семейство.

Подбежал запыхавшийся Таунсенд.

— Бог ты мой, — ахнул он, — дело-то, кажется, нешуточное.

Прежде чем я смог что-то ответить, внимание мое привлекло какое-то движение на балконе над входом в музей, где обычно днями напролет сверкали трубы музыкантов. Там появилась человеческая фигура, и я узнал ее в свете многочисленных факелов.

Барнум.

За долгие годы знакомства мне неоднократно представлялась возможность убедиться в его личном мужестве, готовности к отчаянным поступкам, подкрепляемой несокрушимой верой в свою счастливую звезду, в силу воли и способность убедить кого угодно в чем угодно. Нельзя сказать, что железная его уверенность в себе была полностью необоснованной. За долгую карьеру ему неоднократно удавалось убедить серьезных, казалось бы, людей, признанных даже мудрыми, в том, например, что некая дряхлая старуха-негритянка — 161-летняя нянюшка Джорджа Вашингтона, что мумия обезьяны с приспособленным к ней каким-то образом рыбьим хвостом представляет собой останки реликтовой русалки…

Здесь предстояло справиться с задачей потруднее. Одно дело — втереть очки доверчивой публике, подсунув ей упомянутых «Джойс Хет» или «Фиджийскую Наяду», совсем другое — уговорить мирно разойтись распаленную ненавистью вооруженную толпу. Похоже было, что именно этого и собирается добиться король зрелищ.

Барнум подступил к кованым перилам балкона и поднял обе руки с видом суверенного монарха, призывающего своих подданных захлопнуть рты и внимательно слушать. По мере того, как толпа постепенно осознавала его присутствие, шум действительно затихал, и вот уже Барнум смог начать свое выступление перед великим американским народом.

— Да что же это такое, господа! — разнесся над обширным пространством городской магистрали зычный голос хозяина музея. — Я призываю вас прекратить безобразие и разойтись по домам! Как вы себя ведете? Вы что, в Европе? Да, у них там такое случается: штурм Бастилии, осада замка, то, сё… Но у нас ведь здесь Америка, благословенная Богом Америка, вы, должно быть, забыли! У нас не принято нападать среди ночи на законную собственность граждан.

— Отдай краснокожего! — раздался резкий окрик снизу. — Он убил еще одного!

— Выдай сукина сына, Барнум!

— Итак, джентльмены, вас интересует вождь Медвежий Волк? Добро пожаловать, музей открыт от восхода до десяти вечера, входная плата всего двадцать пять центов, а оружие не забудьте оставить дома. Американский музей — прекрасное место отдыха для всей семьи. Никаких непристойностей, распитие алкогольных напитков строго возбраняется. А теперь, джентльмены, будьте столь добры…

Договорить ему не удалось. Из толпы вылетел и размазался по его груди помидор. За ним тут же последовали иные метательные снаряды. Неудачливый оратор отшатнулся и поднял руки, защищая лицо, но в этот момент в его голову угодил булыжник размером с мужской кулак. Шляпа кувыркнулась с головы Барнума, он тяжело рухнул назад.

Толпа взвыла и рванулась вперед. Передние ряды ворвались в здание.

— Он ранен! — воскликнул я, приподнявшись на цыпочки и тщетно пытаясь разглядеть упавшего Барнума. — Надо ему помочь!

— Как туда проберешься? — мрачно указал Таунсенд на штурмующую вход людскую массу.

Меня охватило отчаяние беспомощности. Быть рядом с раненым другом и не иметь возможности помочь ему!

Внезапно меня озарила идея. Я схватил Таунсенда за руку и потащил его из нашего укрытия на тротуар, в направлении музея.

— Бежим! Я знаю, как туда попасть!

Никто не обратил на нас внимания. Толпу в данный момент интересовала лишь входная дверь музея. Мы бегом пересекли Бродвей, нырнули за угол и, огибая пятна света под уличными фонарями, подбежали к боковому выходу, скрытому в кромешной тьме.

Остановившись перед дверью, я схватился за ручку, мысленно моля Провидение, чтобы дверь оказалась незапертой. Увы, молитву мою не услышали. Я повернулся к Таунсенду.

— Заперто. Все пропало.

— Ну, эт-то мы еще посмотрим, — возразил мой спутник, и я тут же услышал характерный звук чирканья фосфорной спички. Из тьмы вынырнуло лицо репортера.

— Посветите. — Таунсенд вручил мне спичку, сунул руку в карман и извлек оттуда небольшой складной нож. Он открыл нож, опустился на одно колено и занялся замком. Огонек спички уже начал подогревать кончики моих большого и указательного пальцев, когда раздался негромкий металлический щелчок, сопровождаемый довольным хмыканьем репортера. Он вскочил, схватился за ручку, легко повернул ее — и вот дверь уже распахнулась перед нами.

— Результаты интервью с неким Колмэном, — пояснил он, пряча нож в карман.

— Этот Колмэн может гордиться своим учеником, — отозвался я. — Здорово у вас получилось. — И я потащил Таунсенда в подвальный лабиринт.

В голове моей в этот момент сложился план — если это можно назвать планом, — как пробраться подвальными ходами до фасадной части здания, а потом смешаться с толпой и подняться на балкон к Барнуму. По мере продвижения вдоль подвальных коридоров я этот план пытался обдумать и развить; в голову пришла идея вооружиться. Во-первых, чтобы не отличаться от остальных бандитов, во-вторых — для самозащиты в случае надобности. Таунсенд тотчас подхватил эту идею — а также и «трезубец римского гладиатора», торчавший в одном из углов. Я подобрал дубину полинезийского дикаря, «которой убили капитана Кука».

И вот мы бежим по главной лестнице. Хаос превышает мои наихудшие ожидания. Толпа стремится к спальням верхнего этажа, но многие не желают утруждать себя восхождением и уже буйствуют в залах. Свободное волеизъявление народа: разлетаются в стороны щепки косморамы «Пожар московский», слетают восковые головы с плеч римских граждан, увлеченных лишением жизни любимого вождя Юлиуса Цезаря, растекается по полу водица действующей модели Ниагарского водопада. Кровь стынет в жилах от воплей милых соотечественников.