Русский Рокамболь - Александр Цеханович Страница 20

На модной улице, одним концом упирающейся в Невский, а другим теряющейся в дебрях Ямской и еще какой-то… возвышается громадный меблированный дом.

С давних пор он служит местом обитания модных людей немного потертого вида и дам, профессии которых сразу определить весьма трудно, заезжих дельцов средней руки и прочих людей, багаж которых состоит из чемодана и редко двух…

Парадный подъезд заключает в себе просторный вестибюль, от которого в глубокую высь убегает широкая лестница.

Направо и налево длинные коридоры, где в каждую данную минуту можно услышать треск электрического звонка из какого-нибудь номера.

Все двери и двери. Наверху матовые стеклянные оконца. Воздух сильно жилой, крепко приправленный запахом духов и помады.

В одном из таких номеров третьего этажа перед кипящим самоваром, часу в восьмом вечера, сидели двое.

Один был длинный человек с обрюзгшим, но еще не старым лицом; другой — молодой, несмотря на рыжие баки и усы. Темные очки в золотой оправе тоже тщетно старались придать солидность красивому лицу, кожа которого имела блеск первой молодости.

Темно-серые глаза его глядели умно, хотя и несколько злобно, а белоснежные зубы ярко сверкали из-под усов, закрученных в стрелки.

— Его сегодня, наверно, выпустят, — очевидно продолжая разговор, сказал человек с обрюзгшим лицом, сидевший в кресле.

— Да и я тоже думаю, если только очная ставка моего отца с чиновником Курицыным безусловно докажет невиновность графа Павла, — отвечал красавец, небрежно развалившийся на диване.

— Иначе и быть не может…

— Да! Насколько я мог до сих пор убедиться, мой брат похож на меня поразительно.

— Только не теперь, — засмеялся обрюзгший человек, — теперь ты похож на него, как и я.

Красавец сверкнул небрежно-иронической улыбкой. Собеседниками были Алешка Колечкин и Андрюшка Курицын.

Последний проживал в этих номерах по паспорту дворянина Ивана Станиславовича Карицкого, услужливо доставленного ему какими-то путями Алексеем Колечкиным.

Карицкий, в котором так трудно было узнать прежнего Андрюшку Курицына, наряду с поддельными баками, усами, париком и видом на жительство, приобрел много и внешнего лоску, в восприятии которого обнаружил дарования почти сверхъестественные.

На глазах Алексея Колечкина совершалось чудо. Приятель его с каждым днем отделялся от своего прошедшего типа на громадные расстояния, как будто что-то природное сказывалось в нем.

Так, созревшая бабочка, разбив свой кокон, высоко взвивается в голубое небо, а он, низко упавший куда-нибудь в густую траву, уже, конечно, не имеет с нею более ничего общего.

Для героя нашего давно уже перестало быть тайной его настоящее происхождение, и это обстоятельство только усугубило в нем его решимость на неслыханное дело, окрыляя его планы и действия жаждою мести и по отношению к нему, к этому старому жуиру, и к счастливчику брату, гордо сверкающему пред ним своей сытой непорочностью… В мрачных глазах юноши при одном произнесении его имени вспыхивали зловещие огоньки.

— Ну, положим, — продолжал Колечкин, — мы его… того… спихнем. Но как же ты справишься с мамзелью Петровой, со старухой графиней да, наконец, и с самим графом?..

Опять едкая улыбка искривила лицо Андрюшки.

— С графом? — повторил он. — С графом не будет стоить никакого труда.

— Как это так?

— Это мое дело…

— Которое меня не касается?

— Да! — надменно ответил Курицын.

Колечкин недружелюбно поглядел на своего приятеля:

— Однако, Андрюшка, ты делаешься горд, как настоящий граф…

— Я и есть настоящий…

— Ну, положим, не настоящий, но, во всяком случае, очень хорошо подделанный.

— Я не люблю таких шуток, Алексей!

— Виноват! — иронически произнес Колечкин. — Прости, пожалуйста, но мне очень странно твое поведение относительно меня с некоторых пор. Кажется, мы с тобой приятели закадычные, между которыми бы никаких счетов и комедий не должно бы было существовать, а между прочим, они существуют… Эх, брат Андрюшка! Если ты уж и теперь начинаешь заноситься, то что же будет, когда все твои планы осуществятся?

— Что будет, ты спрашиваешь? Будет то, что должно быть.

Колечкин взглянул в глаза своего приятеля и, вздрогнув, опустил их.

Его вдруг охватил ужас, после того как мгновенная мысль озарила значение этого взгляда.

Он вспомнил убийство на лодке!

Курицын, казалось, понял, что произошло в душе приятеля, и вдруг громко захохотал.

— Ты у меня будешь старшим камердинером! — еле выговорил он сквозь смех. — Экая ты дурья голова, я тебе скажу, чем бы дело делать, а он, как баба, гадает о будущем… По-моему, брат, будущее всегда в руках настоящего, это верно. Есть, конечно, кисляи вроде тебя, у которых и сапоги с ног валятся, в то время когда они вздумают сделать шаг, но я, брат, не из таких, и глупых разговоров не люблю больше всего.

Колечкин, однако, сидел пасмурный, как ночь. По лицу его пробегали странные тени. Казалось, он напряженно соображал что-то.

— Ну, чего ты уши повесил? Думаешь, пока нужен ты мне, — ладно, а как будешь не нужен, и того!.. Так, что ли?.. Эх ты, дурак, дурак после этого!.. Видишь, я с тобой совсем откровенен! Ты знаешь меня, я тебя знаю… что ж нам скрываться?..

«Да, — подумал Колечкин, — я, брат, тебя хорошо знаю». И еще более помрачнел, но, однако, вскоре сообразил что-то и весело поднял голову:

— Да ты, брат, так говоришь таинственно, что поневоле черт знает какая мысль в голову полезет.

— Дурак!

— Вот только от тебя и услышишь.