Опасайтесь бешеного пса - Елена Милкова Страница 20

Парик, рыжеватая бородка, перископическая трость занимали в сумке не так уж много места. Выйдя из квартиры Платона, он поднялся этажом выше и за минуту неузнаваемо изменился. В сумке было и зеркальце. Николай взглянул в него и, подмигнув плешивому старикашке, сделал несколько мазков спецгрима, чтобы, с одной стороны, еще более подчеркнуть возраст, а с другой — сделать более незаметным переход от лба к лысине.

За дверями квартиры, возле которой он преображал свой облик, послышались голоса, и на площадку вышла семья — мать, отец и сын-подросток. Это было очень кстати. Он вошел с ними в лифт, опираясь на палку, и сразу же завязалась оживленная беседа, не прекратившаяся и на улице.

Дед доказывал преимущество отечественных автомобилей, а мужчина, по всей вероятности, его сын, отстаивал удобство иномарок. Так они и вышли со двора на улицу, где тепло распрощались. Так что, если кто и хотел выследить знаменитого международного киллера, то сильно ошибся.

Уличные фонари горели вполнакала, и машины двигались со слепящим ближним светом Николаю повезло — уже вторая из проезжавших мимо затормозила, он назвал адрес и сел рядом с водителем. Заднее сидение уже занимала пара.

По дороге он проверялся несколько раз — хвоста не было.

Сидевшие сзади, видимо, муж с женой, ехали из гостей и негромко препирались.

— Ну как тебе в голову могло взбрести такое! — упрекала жена. — Человек сохранил нам квартиру, спас мальчика, а ты!..

— А я знаю, что ни один мужик этого задаром делать не станет. Если же у тебя не было денег, значит, ты расплачивалась другим.

— Иди ты, знаешь куда?! Не было тебя год, и, ничего, пережили! Мне только мальчишек жалко. Они так тебя ждали!

— А ты, значит, не ждала?

— И я ждала Хотя ты нас бросил в самую трудную минуту.

— У меня минуты были еще трудней. Меня гнали, как зверя!

Николай остановил машину у метро и вышел, так и не узнав, чем кончился разговор супругов. Да он и не очень вникал л их разговор, иначе мог бы услышать имя одного знакомого чудика — Саввы. Это его муж-ревнивец подозревал в нехороших намерениях.

Николай же думал о юноше-мальчике и том летнем дне, когда другой человек, кстати, тоже инвалид, переслал ему заказ на некоего профессора античности, а в действительности очень большого мерзавца и растлителя старшеклассников, с которыми он встречался у себя. Какая-то в том заказе была несообразность, из-за чего Николай послал заказчика подальше. Об этом можно было бы забыть, если бы не фотография, на которой были изображены отец и сын — профессор и нынешний юный Координатор. Похоже что заказчиком, судя по всему, был тот же человек, который пас теперь Платона. Это наводило на весьма неприятные размышления.

В метро он еще несколько раз проверил наличие слежки и лишь потом поехал к себе В дом, где этажом ниже жил человек, которого ему в этот вечер тоже предложили в качестве мишени.

* * *

Нужно сказать, что и в Германии Геннадию не особенно что светило. Не говоря уже о том, что он обосновался там по полуфальшивым документам. Из России Геннадий стремительно уехал по еврейской линии, хотя ни мать, ни отец даже капли еврейской крови не имели. Иначе отец не стал бы партийным работником. Там это дело просматривали особым рентгеном. Евреем был двоюродный брат по отцу. Дядька Геннадия женился на волоокой сокурснице по имени Ревекка, и они произвели двоюродного братца Мишку. Как ни странно, этому не раз удивлялись родственники на семейных праздниках, Мишка и Геннадий с детских лет были похожими. К тому же они дружили да и жили по соседству. Правда, потом их судьбы разошлись. Мишка резво рванул в науку, а Геннадий закис в своем проектном НИИ. Несколько лет назад, когда Германия объявила, что в знак вины перед еврейским народом готова принять на полное обеспечение двести тысяч евреев из России, Мишкина жена, Наталья Ивановна Дмитренко, рожденная в тверской деревне, отнесла бумаги в немецкое консульство. Это случилось после того, как кто-то у их двери нарисовал свастику и написал рядом: «Бей жидов — спасай Россию! Дело Гитлера-Сталина победит!»

— Ну ее на фиг, эту страну! Ничего хорошего тут уже не будет, — объявила Наталья Дмитренко, — разваливается империя, дураку видно. Вся прогнила, проворовалась. Скоро только шваль тут и останется. Такой, как у нас, возможностью только ленивый не воспользуется.

— Ну, спасибо, — с шутливой серьезностью ответил тогда Геннадий. — А я-то как раз хотел вам предложить: «Ребята, давайте, обустроим Россию».

— Иди ты, Солженицын нашелся, — отмахнулся Мишка. — Тебе-то что, а мне на днях после моего выступления на защите докторской диссертант комплимент выдал: «Хороший вы, — говорит, — человек, хоть у вас и мать еврейка». Он, кстати, у нас был секретарем комитета комсомола. При советской власти.

— На каждого дурака внимание обращать!

— Да я бы не обращал, только они обращают.

Потом, правда, пришел Гольдман — сосед по площадке, с которым Мишка дружил. Оказалось, надпись сделал его шестилетний сын, обученный кем-то в детском саду.