Последний свидетель - Саймон Толкиен Страница 20

— На крыльце?

— Да. А потом на протяжении долгих лет я о маме вообще ничего не помнила. Разглядывала фото в старых альбомах, но они ровным счетом ничего мне не говорили. А вот портрет, который тебе так нравится, — другое дело. Сколь ни покажется странным, но он всегда помогал мне понять, почувствовать ее. Прежде он висел в холле, и я разглядывала его часами, а потом вдруг память вернулась ко мне.

Я была в парке, на качелях. Должно быть, то была детская площадка. До сих пор не могу сообразить, где она находилась, помню только, что там поблизости росли высокие зеленые ели. Кто-то раскачивал меня, и я взлетала все выше и выше, так высоко, что видела в воздухе над головой свои черные кожаные туфельки.

— Но при чем тут твоя мама? — спросил Томас.

— Это она раскачивала качели. Я ее не видела, но точно знаю, это была она. И именно потому, что мама рядом, я была так счастлива. Взлетала высоко-высоко, но ни капельки не боялась, потому что она была рядом. Вот мои воспоминания о ней.

Леди Энн умолкла и вытерла слезы. В отличие от многих мальчиков того же возраста, Томас не стеснялся проявлять свои чувства, к тому же был наделен даром сострадания. Он перегнулся через боковину сиденья и поцеловал мать в мокрую щеку.

— Спасибо, Том. Ты у меня очень славный мальчик.

А вот тут Томас расстроился. Он считал себя уже достаточно взрослым и не любил, когда его называли мальчиком. Заерзал на сиденье, но леди Энн, похоже, не замечала этого. Она все еще думала о матери.

— Когда папа умер и мы с Питером переселились в большую спальню, я взяла портрет из холла и перевесила его. Поместила над камином.

— А сейф уже был там? — спросил Томас.

— Нет. То была идея Питера. Он хотел, чтоб я поместили все свои фамильные драгоценности в банковский сейф. Твердил, что такие ценные вещи просто нельзя держать дома, чтоб они валялись где попало. Ты же знаешь, какой он у нас. Очень практичный человек в отличие от меня.

— Да. — В этом Томас был полностью согласен с матерью. Практичность и трезвость ума всегда были главными качествами Питера, и тот сожалел, что сын не унаследовал их.

— Но я не могла пойти на такое. Что толку иметь красивые вещи, если они лежат где-то за семью замками и никто не может их видеть? Ну и мы пришли к компромиссу. Отец установил в стене этот огромный уродливый сейф, я прикрыла его сверху бабушкиным портретом.

— Чтоб сама присматривала за своими драгоценностями, — усмехнулся Томас.

— Да, в каком-то смысле это так. Но для меня было гораздо важнее повесить этот портрет там, где я могла бы видеть его, просыпаясь по утрам. Стоит взглянуть на него, и ощущаешь близость мамы.

— Знаешь, там она какая-то… смешная, — Томас с трудом подобрал последнее слово. — Ну, не в том смысле, что над ней хочется хохотать. Смотрит так, словно ей наплевать на все на свете. Но при этом видно, что она любит людей.

Но вот «Астон Мартин» подкатил к особняку в Челси, и леди Энн заметила, что сын озабоченно нахмурился.

— Прости, Томас. Сама не понимаю, что это на меня нашло. Специально привезла тебя в Лондон, чтоб хоть немного развеселить, и всю дорогу говорила о своей покойной маме. Как-то не слишком красиво с моей стороны.

— Да нет, ничего страшного. Просто я… ненавижу, когда люди умирают молодыми. Вот и все.

— Обо мне можешь не беспокоиться. Я у тебя в добром здравии.

Леди Энн весело улыбнулась сыну и нашарила в сумочке ключ. И тут из-за высокого здания выглянуло солнце, и сапфир на ее пальце заиграл холодновато-синими мрачными отсветами. День был теплый, но Томаса внезапно пробрал озноб.