Призрак улицы Руаяль - Жан-Франсуа Паро Страница 20

Бурдо вывел Николя из состояния задумчивости. Экипаж стоял перед лавкой «У двух бобров», возле дверей и окон которой бесновались женщины, окруженные плотной толпой зевак. Знакомый Николя пристав сдерживал напор разъяренных кумушек. Спрыгнув на землю, Николя локтями проложил себе дорогу и спросил у пристава, в чем причина столь неожиданного волнения.

— Дело в том, господин комиссар, что молоденькая служаночка из этого дома, такая тщедушная особа, словно с ума сошла: выскочила на улицу совершенно голая, и как заскачет! А потом задрожала, упала на спину, и давай на спине скакать! Сама вопит, изо рта слюна бежит, ужас! Сами понимаете, соседи сбежались, хохочут, а эти мегеры чуть камнями ее не забросали как бешеную собаку — хорошо, я успел вовремя прибежать. А дальше — еще хуже. Она вдруг застыла словно палка, я хотел ее увести, а она чуть меня не укусила. Слава Богу, хозяйка, наконец, принесла одеяло, накинула на нее, и мы отнесли ее в дом, на диван, где она тотчас заснула.

Кумушки, окружавшие их, угрожающе загудели. Могучая матрона, выставив вперед объемистый живот, отпихнула им Николя, и, уперев руки в бока, обратилась с речью к толпе:

— Вы что, не понимаете, зачем они сюда явились? Они не хотят позволить нам утопить ведьму! Эй, что скажешь, Сартинов недоносок? Попробуешь нам помешать?

— Ну, хватит! — возвысил голос Николя. — А ты, толстуха, захлопни пасть, а то кончишь свои дни в Приюте [23]. Вас же, добрые люди, прошу от имени короля и начальника полиции немедленно разойтись. Иначе…

Властный тон Николя и крепкая фигура Бурдо заставили толпу отступить, однако возмущенные возгласы и грубые шуточки в адрес Сартина еще долго летели со всех сторон, наводя Николя на невеселые мысли. Оба полицейских вывели из кареты отца и сына Гален, и маленький отряд двинулся прямиком в лавку. Внутри их встретила госпожа Гален; при свечах лицо ее казалось неимоверно бледным. Затем последовала немая сцена, во время которой Бурдо подталкивал обоих мужчин в сторону рабочего кабинета, в то время как Николя пытался удержать супругу негоцианта:

— Сударыня…

— Сударь, мне нужно срочно поговорить с мужем.

— Вы поговорите с ним немного позже. Он опознал тело вашей племянницы по обручальному кольцу на пальце. Она была убита.

Эмилия Гален не выказала удивления. Ее лицо в окружении пляшущих бликов оставалось бесстрастным. Что означало это равнодушие? Николя знал, что под маской невозмутимости многим удавалось скрывать достаточно бурные чувства.

— Что вы делали вчера, сударыня?

— Не трудитесь допрашивать меня, господин комиссар, мне нечего вам сказать. Я сначала выходила, а потом вернулась.

— Ваш ответ слишком лаконичен, сударыня. Неужели вы думаете, что я могу им удовлетвориться?

— Я ничего не думаю, просто больше я вам ничего не скажу.

Лицо ее порозовело, словно кровь под кожей внезапно побежала быстрее. Она топнула ногой.

— Вы явились в эту семью, чтобы принести ей несчастье. Я вам ответила: сначала я уходила, потом вернулась. И не задавайте мне больше вопросов.

— Сударыня, в таком случае, как только уголовный судья откроет дело об убийстве, мне придется взять вас под стражу, и, смею вас заверить, у королевского правосудия найдется множество способов заставить вас говорить, добровольно или же по принуждению.

Он сознавал бессмысленность своих слов. Он никогда не верил в признания под пыткой. Долгие беседы с Сансоном и Семакгюсом убедили его, что показания, полученные на допросах с пристрастием, почти никогда не соответствуют действительности, ибо несчастные, зная, что решается их судьба, готовы признаваться в чем угодно.

— Что случилось с вашей служанкой? — продолжил он. — Вы даже на этот вопрос не хотите отвечать?

Она упрямо покачала головой.

— Хорошо. Тогда окажите мне любезность и позовите сестер вашего супруга; я хочу допросить их. Быть может, они окажутся более разговорчивыми. Вас же я попрошу пройти в рабочий кабинет мужа.

Эмилия Гален направилась в глубину комнаты и резко открыла дверь. За ней, сблизив головы, стояли две женщины; они, без сомнения, подслушивали их беседу. В той, которая повыше, Николя узнал Шарлотту, старшую сестру; сейчас она кусала носовой платок, словно пытаясь сдержаться, чтобы не закричать.

Опустив голову, младшая сестра засеменила к нему. Ее простое темное платье украшали черные кружева и бусы из гагата. Черты ее иссохшего лица, такие же, как у старшей, казалось, нарисовал тот же самый художник, только несколькими годами позже. Тонкие губы, сложенные в смиренную улыбку, являли разительный диссонанс с серыми бегающими глазками, смотревшими заискивающе и неприветливо. Редкие и тусклые волосы, явно собственные, были старательно уложены в букли и густо напудрены. Аккуратная прическа никак не гармонировала с нескладной фигурой, скорее, наоборот, подчеркивала все ее недостатки.

— Господин комиссар, — зачастила она, — да, да, мы все слышали. О, Господи, да разве такое возможно? Я говорила старшей сестре, вон она, стоит сзади, она так взволнована… Так вот, я же говорила, что ей надо поскорее одеться, но все пошло наперекосяк… Представьте, сударь, кошка, которая, несмотря на свой возраст и сопутствующие ему многочисленные хвори, всегда ложится спать на краешке… Впрочем, не будем отвлекаться. Я не думала, что в этом году спускать меха в подвал придется так рано. Вы заметили, как поздно пришла зима? А какие дожди шли… Этот злосчастный брак стал нашим несчастьем. Но что он может, бедняжка. Он вынужден всегда…

В растерянности Николя стоял и слушал захлестнувший его ноток бессвязных слов, заставлявших усомниться в здравости рассудка Камиллы Гален. Старшая сестра, по-прежнему, как и утром, непричесанная, выделялась своим ярким, однако грязным, помятым, а кое-где и разорванным платьем.

— Мадемуазель, прошу вас, не так быстро. Вы же слышали, я хочу допросить вас. Меня интересуют обстоятельства, предшествовавшие смерти вашей племянницы. И я намерен допрашивать вас поочередно, одну за другой. Поодиночке.

Вместо ответа Шарлотта громко зарыдала и засморкалась. Дверь кабинета отворилась, и показался встревоженный Бурдо. Николя махнул рукой, давая понять, что все идет как надо. Сестры вновь приклеились друг к другу: черный сухой лист на фоне алого половодья. Два искаженных гримасой лица составили единое целое, Николя понял, что вряд ли сумеет разделить этих сиамских близнецов, и ему придется мириться с их причудами. В памяти промелькнуло видение одного из наиболее ценных экспонатов кабинета редкостей господина де Ноблекура — колбы со сросшимися эмбрионами.

— Когда вы в последний раз видели вашу племянницу? — начал он.

Камилла, младшая, уверенно ответила.

— Вчера во второй половине дня, мы — правда, Лолотта? — помогали ей одеваться.

— Да, да, — подтвердила старшая, — и даже…