Пасьянс на красной масти - Кирилл Шелестов Страница 20

Что до меня, то я терпеть не могу эти тесные застенки, которые в наших ресторанах именуют банкетными залами, или просто «банкетками». Но поскольку за добровольное заточение в этом деревенском предбаннике с вас берут дополнительно, это считается престижным. И для делового человека заказать стол в общем зале столь же унизительно, как для бандита надеть галстук.

Мы с Храповицким опоздали на двадцать минут. Естественно, нарочно. Дабы невзначай продемонстрировать Ефиму, что мы у себя на работе не чай пьем. А, между прочим, нефть качаем. В отличие от него, Ефима. Который, если что-то и умеет, то лишь воровать из областного бюджета. Без особых, причем, затей.

Очевидно, Ефим, в свою очередь, намеревался доказать нам, что воровать из областного бюджета, да еще мешать нам делать то же самое, не так-то просто. Во всяком случае, он ухитрился прибыть еще позже. Что с его стороны было сверхнаглостью. Так считал Храповицкий. А то, что считал я, в данном случае не имело значения.

Те несколько минут, что мы провели в ожидании Гозданкера, Храповицкий посвятил живописанию кар, которые он собирался обрушить на Ефима в ближайшее время. Самым милосердным из перечисленного было принуждение Гозданкера к противоестественным отношениям с охраной Храповицкого. Я начал нервничать.

Ефим Гозданкер вошел в банкетку торопливо, с виноватой улыбкой на толстых мокрых губах.

— Ребята дорогие, не казните! — покаянно заговорил он, с трудом втискивая свою оплывшую фигуру между столом и диваном. — Выбрался с работы заранее и уже подъезжал к вам, как позвонил губернатор, просил срочно заглянуть. Ну, нельзя же ему отказать! Не поймет! Продержал целый час. Я даже предупредить вас не мог.

Желваки на скулах Храповицкого играли, но он промолчал и холодно пожал Гозданкеру руку. Я проделал то же самое.

Я не сомневался, что, пользуясь свободным доступом к губернаторскому телу, Ефим намеренно заскочил к нему, чтобы иметь благовидный предлог для опоздания. Это означало, что он уверен в себе, и вести с ним разговор с позиции силы я считал бесполезным.

Вошла коренастая, приземистая официантка. Здесь они носили короткие красные платья с передниками и черные колготки. Ефим скользнул взглядом по ее крепким икрам и заказал салат и курицу. Храповицкий попросил рыбу, а я, как подлинно свободный человек, ограничился мороженым, хотя в России в деловых кругах заказывать десерты считается неприличным. Зато все обеденные переговоры начинаются с двойного эспрессо. С него мы и начали.

Пока наши блюда готовились, мы не говорили о делах, ограничиваясь дежурными фразами. Белые пластиковые панели делали банкетку похожей на узкую больничную палату. Из-за отсутствия окон казалось, что здесь не хватает воздуха, хотя кондиционер исправно работал на холод.

В углу зачем-то стоял телевизор, правда, звук был предусмотрительно выключен. Шел какой-то дурацкий фильм, и Ефим время от времени подслеповато щурился на экран и шевелил губами. Похоже, это только добавляло раздражения Храповицкому. Атмосфера была довольно напряженной. Я исподтишка разглядывал обоих.

Храповицкий, как обычно, был одет с избыточной яркостью и блистал золотом. На Ефиме топорщился какой-то тусклый пиджак и пузырились мятые брюки. Храповицкий приехал с семью охранниками. С Ефимом, как всегда, был только его водитель. Храповицкий выглядел поджарым, хищным и собранным. Обрюзгший Ефим казался рыхлым, добродушным и неуклюжим.

Но, будучи столь непохожими внешне, они боролись за одно и то же. Во всей нашей огромной области им было не ужиться вместе. И они готовы были схватиться не на шутку.

Наконец, официанты ушли, оставив нас наедине. Гозданкер набросился на салат. Храповицкий взял со стола нож и принялся крутить его в руках.

— Ефим, — заговорил Храповицкий, стараясь сдерживаться, хотя звеневший голос выдавал его внутреннее напряжение. — Мы с тобой знаем друг друга не первый год. Мы работаем в одной команде, на одного человека. На губернатора. Я понимаю, что ты не хотел бы подпускать к нему никого и управлять губернией сам. Но, согласись, вряд ли это вообще возможно. К тому же он взрослый мальчик, вполне способный к самостоятельным решениям. Тем не менее, последнее время ты занимаешься только тем, что мне пакостишь. Ты дразнишь меня? Хочешь войны? Что ж, пожалуйста, я не возражаю! Ты знаешь мой характер и мою всегдашнюю готовность идти до конца. Однако, прежде чем начинать процессы, которые быстро примут необратимый характер, мне хотелось бы понять, ты и в самом деле уверен, что у нас нет никакой возможности договориться? Что нам пора начинать истреблять друг друга?

Все время, пока он говорил, он не сводил с Ефима жестких, колючих глаз. Выражение его волевого лица не сулило ничего хорошего. Он очень редко высказывался с такой открытостью, и было ясно, что обиды у него накипели.

Ефим слушал его вежливо, с подчеркнутым вниманием, не перебивая. Он даже порой переставал жевать и откладывал в сторону вилку.

Когда Храповицкий замолчал, Гозданкер еще некоторое время выжидал, не последует ли продолжение. Но поскольку его не последовало, он поерзал в кресле, зачем-то оглянулся по сторонам и отпил минеральной воды. Его темные влажные глаза округлились.

— Мне кажется, тебя кто-то накручивает, — обеспокоенно начал он, промокая губы салфеткой. — Поверь, у меня полно своих дел, с которыми я не успеваю разобраться. И я не стану тратить время на то, чтобы строить бесполезные козни. Тем более против тебя, которого я искренне уважаю. О каких интригах ты говоришь?

— Ты отлично знаешь, о каких, — сквозь зубы произнес Храповицкий. — Нам блокированы все подступы к областному бюджету. Твой родственник с каким-то остервенением топчет наши предложения. Куда бы мы ни сунулись, мы повсюду натыкаемся на поставленные тобою преграды.

Гозданкер посмотрел на него с печалью, отрезал себе кусок курицы и пожевал.

— Володя, — вздыхая, заговорил он. — Тут какое-то чудовищное недоразумение. Я не отвечаю за областной бюджет и не командую подчиненными губернатора.

Храповицкий пристукнул ножом по столу.

— Не надо играть со мною! — перебил он с угрозой в голосе. — Надеюсь, я не произвожу впечатления глупого человека.

— Мы оба неглупые люди, — улыбнулся Гозданкер, и, хотя выражение его лица еще оставалось озабоченным, в его вкрадчивых манерах появилось что-то новое. Он как будто получал удовольствие от этого разговора, и ярость Храповицкого его забавляла. — Видишь ли, я знаю Егора двадцать лет. А ты начал близко общаться с ним год назад. Конечно, он очень обаятельный человек. Но не настолько, чтобы через год дружбы ты был готов пожертвовать ради него своими интересами. Или готов? — Он бросил на Храповицкого взгляд, в котором мелькнула насмешка. — Да нет, я не поверю. Если бы это было так, ты не был таким умным человеком, как я о тебе думаю. Ни ты, ни я не работаем на Лисецкого. Мы работаем каждый на себя. А Лисецкий позволяет нам это делать. Потому что он тоже работает на себя. А мы ему в этом помогаем. По мере наших скромных сил.