Повесившийся на вратах Сен-Фольена - Жорж Сименон Страница 20

Стремительные низкие облака закрыли солнце, нахмуренное небо затянуло свинцовыми тучами. Казалось, сработал какой-то невидимый переключатель, и мгновенно все изменилось. Стало почти совсем темно, и находящиеся в комнате предметы приобрели однообразный серый вид.

Мегрэ ясно представил себе состояние Клейна, пробуждающегося среди пустых бутылок, разбитых стаканов, в грязной прокуренной комнате, куда даже через открытое окно с трудом проникал тусклый свет.

С Ломбаром произошла внезапная перемена. Охватившее его возбуждение сменилось тупым спокойствием. Он продолжал упорно молчать. Тогда заговорил Беллуар.

— Вы позволите мне продолжить, комиссар? Скоро станет совсем темно, а здесь нет электричества. Я должен рассказать о Вилли Мортье. Он один среди нас был достаточно хорошо обеспечен. Он был так же расчетлив, как его отец, который, приехав из Льежа без копейки денег, не побрезговал торговлей требухой вразнос и так на этом разбогател, что вскоре смог открыть свой магазин.

Вилли получал от него пятьсот франков в месяц на карманные расходы. Для нас это была баснословная сумма. Он редко переступал порог университета, заказывал конспекты лекций своим бедным товарищам и сдавал экзамены при помощи различных махинаций и взяток. К нам он ходил только из любопытства. С нами у него не было да и не могло быть ни общих вкусов, ни идей.

Разбогатев, его отец скупал по дешевке картины. Вилли нас презирал, сюда он приходил для того, чтобы покуражиться над нами, заставить нас почувствовать разницу между нами и им. Он никогда не напивался пьяным и с отвращением смотрел на того из нас, с кем это случалось… Что же касается наших бесконечных споров, то он никогда в них не участвовал, с удовольствием присутствуя при них, для того чтобы двумя-тремя словами, действующими как ушат холодной воды, поддеть кого-нибудь из нас.

Мы все с трудом его переносили, но особенно неистово ненавидел его Клейн. Напиваясь, он высказывал ему все, что у него накопилось на сердце, а Мортье, бледнея, слушал его, сжимая губы. Самым искренним из нас, без сомнения, был Клейн и еще Лекок Д'Арневиль. Их связывала братская привязанность. У обоих было тяжелое детство, обоих воспитали бедные матери. Оба метили высоко, и у обоих было чрезмерно уязвимое самолюбие.

Чтобы иметь возможность посещать академию, Клейн вынужден был работать на стройке маляром. Лекок переписывал лекции, давал уроки французского языка студентам-иностранцам.

Морис Беллуар глухим голосом продолжал:

— Впоследствии мне доводилось слышать в гостиных, среди собравшегося там веселого общества, шутливо задаваемый вопрос: «Могли бы вы при той или иной ситуации убить человека?» У нас тоже не раз обсуждался этот вопрос. Незадолго до Рождества кто-то из нас прочел в отделе хроники газеты «Монд» о каком-то таинственном убийстве. В этот день шел снег. Забравшись с ногами на диван, мы пылко обсуждали тему: «Что стоит человеческая жизнь». Одни говорили, что человек — это не что иное, как плесень на земной коре, другие — что жалость это не что иное, как болезнь. Что большие животные пожирают мелких, а люди поедают и тех, и других.

После нескольких бутылок вина мы серьезно занялись обсуждением морального права человека на убийство. Мы находились в том состоянии, когда теоретически уже все позволено.

Мы чувствовали себя на краю пропасти, умирая от страха при одной мысли о возможности убийства, но, скрывая это друг от друга, хвастались своей жестокостью и храбростью. Мы играли с огнем, шутили со смертью, которую призывали и которая, казалось, витала между нами.

Кажется, Ван Дамм, он в детстве пел в церковном хоре, запел заупокойную молитву. Мы подхватили ее хором. В эту ночь никто не был убит. В четыре часа утра я благополучно перелез через забор и вернулся домой.

Когда мы собрались на другой день, Клйен вернулся к этой теме: «Как вы думаете, трудно убить человека?» Несмотря на то что мы давно уже все протрезвели, нам не захотелось отступать, и мы утвердительно ответили: «Конечно, нет».

Наступил Сочельник. Каждый принес свою долю выпивки в еды. Пили, пели. К полуночи все были вдребезги пьяны. Мы вывернули карманы и тянули жребий, кому идти еще за вином. И вот в этот момент появился Вилли Мортье — в смокинге, в белоснежной крахмальной рубашке, которая, казалось, излучает свет, розовый, надушенный. Он объяснил нам, что удрал с великосветского бала.

«Сходи за вином», — крикнул ему Клейн.

«Ты пьян, мой друг, я пришел сюда, чтобы пожать вам руки».

«Ты хочешь сказать, поиздеваться над нами».

Никто из нас не мог даже представить, что случится потом. У Клейна стало страшное лицо. Он был без галстука, волосы в беспорядке, по лбу струился пот.

«Ты пьян, как свинья, Клейн».

«Отлично, пусть я свинья, но я приказываю тебе сходить за вином».

Мне кажется, что в этот момент Вилли испугался. Он был не так уж глуп.

«Не могу сказать, что у вас здесь очень весело. Там, откуда я пришел, было намного веселее».