Дорога пыльной смерти - Алистер Маклин Страница 20

— Фотография кода? Вы уверены?

— Код, я уверен. Вероятно, смешанный, там есть иностранные слова или просто набор букв. Я таких штучек не знаток.

— Я в этом тоже не смыслю. Но зато я знаю людей, которые собаку на этом съели. И еще транспортер «коронадо». Вы в этом уверены?

— Нет сомнений.

— Так выходит, что мы пригрели гадюку у себя на груди, я правильно понимаю?

— Несколько неожиданно, не так ли?

— И несомненно, Генри тоже принимает в этом участие?

— Генри? — Харлоу отрицательно помотал головой. — Могу ручаться своей жизнью за него.

— Хоть он и просто водитель, но без него ни одна поездка транспортера невозможна.

— Да.

— Значит, Генри тоже придется уйти?

— А что-нибудь лучшее вы можете предложить?

— Генри уходит временно, потому что он ничего не должен знать, а потом возвращается на старое место работы. Он, конечно, будет огорчен, но что значит одно огорчение по сравнению со всей жизнью?

— А если он откажется?

— Устроим его похищение, — деловито ответил Даннет. — Или каким-то другим способом уберем, конечно безвредным. Но он пойдет на это. У меня есть подписанная врачом справка.

— Кто-то забыл о врачебной этике?

— Комбинация с пятьюстами фунтов стерлингов — и справка о сердечной недостаточности в ваших руках, а неприступная медицинская щепетильность тает без следа.

Двое допили свои коктейли, поднялись и вышли. Сохранив дистанцию, за ними последовал и Рори. В кафе напротив Нойбауэр и Траккиа поспешили за внезапно вышедшим Рори и через полминуты догнали его. Увидев их, Рори удивился.

— Нам нужно поговорить с тобой, Рори. Ты умеешь хранить секреты? — спросил его доверительно Траккиа.

Рори выглядел заинтригованным, но от природы он был осторожен и потому не сразу открылся.

— Что за секреты?

— А ты подозрительный.

— Что за секреты?

— Джонни Харлоу.

— Тогда другое дело. — Доверие Рори Траккиа сумел завоевать одним этим признанием. — Я должен быть в курсе таких секретов.

— Хорошо, только никому ни слова. Никто не должен знать ничего. Понимаешь? — сказал Нойбауэр.

— Само собой. — Мальчишка рассчитывал узнать из разговора с Нойбауэром фантастические подробности.

— Ты когда-нибудь слышал об ассоциации гонщиков на Гран При?

— Конечно.

— Так вот эта ассоциация решила исключить Харлоу из гонок на Гран При ради безопасности водителей и зрителей. Мы хотим, чтобы для него были закрыты все гоночные трассы Европы. Ты знаешь, что он пьет?

— Кто этого не знает!

— Он пьет так много, что превратился в самого опасного гонщика в Европе. — Нойбауэр говорил проникновенно и очень убедительно. — Другие гонщики боятся, когда выходят на трек вместе с ним. Никто из них не знает, не будет ли он следующим Джету.

— Вы... вы думаете...

— Он был тогда пьян. И погиб хороший человек, Рори, потому что кто-то выпил больше полбутылки виски. Понимаешь разницу, именно это стало причиной убийства.

— Нет, ради Бога, я не хочу понимать!

— И вот ассоциация поручила нам с Вилли собрать улики. О пьянстве, конечно. Специально перед важным решением. Хочешь нам помочь?

— Вы еще спрашиваете!

— Мы понимаем, парень, мы понимаем. — Нойбауэр положил свою руку на плечо Рори — жест, выражающий сочувствие и поддержку. — Мэри ведь девушка нам всем дорогая, слишком даже. Мы сейчас видели Харлоу и мистера Даннета в этом кафе. Харлоу выпивал?

— Я вообще-то не знаю этого. Я был в соседней с ними кабине. Но я слышал, что мистер Даннет говорил о джине, и видел, что официант принес два высоких стакана, похоже, наполненных водой.

— Водой! — Траккиа сокрушенно покачал головой. — Пожалуй, там было нечто иное. Вообще-то я не верю, что Даннет... ладно, кто знает. А ты не слышал, говорили они о выпивке?

— Мистер Даннет? А разве он тоже в этом излишествует?

Траккиа ответил уклончиво, хорошо зная, что сомнение — лучший путь возбудить интерес Рори:

— Мне ничего не известно о мистере Даннете и его пристрастии к выпивке.

— Они говорили очень тихо. Я слышал совсем немного. Но не о выпивке. Они говорили о кассете с фотопленкой или о чем-то таком, что Харлоу передал мистеру Даннету. Я ничего не понял из этого.

— Это нас совсем не касается. Но все другое — да. Навостри глаза и уши, понимаешь? — сказал Траккиа.

Рори, гордый от сознания значимости своей новой роли сообщника, с большим достоинством кивнул, попрощался с обоими и пошел дальше. Нойбауэр и Траккиа раздраженно поглядели друг на друга.

— Силен негодяй! Он заснял нас на кассету и сохранил ее. Та, что мы засветили, была другой, — процедил Траккиа сквозь зубы.

Вечером того же дня Даннет и Генри тихо беседовали в дальнем углу вестибюля виллы-гостиницы Чессни. Лицо Даннета не выражало никаких эмоций. Генри выглядел растерянным, пытаясь в меру своей природной проницательности и практичности разобраться в ситуации. При этом он старался сохранить невозмутимость.

— Умеете вы все выстроить, мистер Даннет, — заметил он тоном почтительного восхищения.

— Если вы, Генри, имеете в виду, что я выразил свои мысли ясно и коротко, тогда да, я все выстроил. Так да или нет?

— Господи Иисусе, мистер Даннет, вы не оставляете человеку никакого времени для размышлений.

— Тут и думать нечего, Генри. Говорите прямо — да или нет. Согласны или отказываетесь.

— Я уж и не знаю, соглашаться ли мне, мистер Даннет. — Генри глядел пытливо.

— Почему же вам не соглашаться?

— Хотя вы и не рассеяли моих сомнений, но мне все-таки кажется, что здесь нет ни угроз, ни подвоха в мой адрес.

Даннет на всякий случай набрал побольше воздуха в легкие и посчитал до десяти.

— Что вы говорите, Генри! Ну какие могут быть угрозы человеку, у которого такая чистая в спорте жизнь, как у вас. Ведь вам не в чем себя упрекнуть, не так ли, Генри? Так ради чего я вам буду угрожать? И главное, зачем? — Даннет надолго умолк. — Так или нет?

Генри вздохнул с покорным видом.

— Будь все проклято, да ведь я ничего не теряю. За пять тысяч фунтов стерлингов и работу в вашем марсельском гараже я даже родную бабушку могу утопить в реке... Господи, упокой ее душу.

— Ну, этого от вас и не требуют. Главное, чтобы никто ничего не знал. Вот вам справка от врача. Она подтверждает, что у вас сердечная недостаточность и вы не можете больше заниматься тяжелой работой — ну, скажем, водить транспортер.