Ветреное сердце Femme Fatale - Валерия Вербинина Страница 2

– Кроме того, – добавила Аделаида Станиславовна, – поверенный же написал, что у судьи не было детей, а его жена давно умерла. Так что он был в своем праве.

В том, что судья был в своем праве делать с собственным имуществом все что угодно, Амалия не сомневалась, но ее возмущало, что в качестве наследницы он выбрал именно ее. Как возмущала и несвоевременность неожиданного подарка судьбы. Ах, как она была бы счастлива, если бы это наследство объявилось несколько лет назад, когда ее отец был еще жив и его можно было спасти! Или еще раньше, когда их семья была разорена бесконечными судами и исками. Им бы очень помогли тогда деньги. А теперь… На что они ей теперь? Она живет в столице, и все ее соседи-аристократы один знатнее другого, когда в гостиной у нее висит на стене подлинный Тициан, которого она привезла из одной из своих служебных поездок, когда она может приказать возвести зимой возле дома настоящий ледяной дворец, чтобы побаловать своего сына Мишу… На что ей чужое имение, наверняка запущенное, с расстроенным хозяйством, расположенное где-то за тридевять земель?

– Глупо, – вырвалось у Амалии, – просто глупо! Как оно называется вообще?

Аделаида Станиславовна взяла письмо со стола и кокетливым жестом поднесла к слабеющим глазам лорнет. И, хотя в то мгновение она ничуть не красовалась, со стороны движение ее выглядело именно как нечто искусственное, как привычная уловка некогда блистательной красавицы, которая в молодости вскружила не одну горячую голову.

– Синяя долина, – прочитала она вслух. – Да, именно так.

– Синяя долина? – удивилась Амалия. – А почему именно синяя?

Ее мать только пожала плечами. В самом деле, откуда она могла знать?

– И как туда добираться? – спросила молодая женщина.

– Тут все подробно объяснено, – отозвалась Аделаида Станиславовна. – По железной дороге, а затем в экипаже до самой Синей долины. – Она поглядела на дочь поверх лорнета. – Я полагаю, можно будет дать телеграмму, что ты едешь, и тебя встретят на станции.

Амалия поморщилась и отвернулась. Она все еще не желала никуда ехать и в глубине души бунтовала против необходимости поездки.

– Наверняка все это будет зря, – проговорила она в сердцах.

– Может быть, – не стала спорить Аделаида Станиславовна. – Но ты подумай: вдруг имение приличное и ты сможешь потом передать его Саше?

Саша считался приемным сыном Амалии и носил ее девичью фамилию – Тамарин. Откуда он взялся, никто толком не знал, а те, кто знал, предпочитали держать язык за зубами.

Амалия сердито взглянула на мать, но Аделаида Станиславовна ответила ей совершенно безмятежным взором.

– Саша и так никогда ни в чем не будет нуждаться, – резче, чем ей хотелось, проговорила Амалия. И тут ей в голову пришла неожиданная мысль. – Послушайте, maman, а что, если нам послать туда Казимира?

Почтенная Аделаида Станиславовна так удивилась, что чуть не выронила лорнет.

– Как, Амели, Казимира?

– Да. А что такого? Он приедет туда, все разузнает и отпишет нам, а мы уже потом решим, что нам делать.

Но Аделаида Станиславовна, похоже, была вовсе не в восторге от идеи дочери.

– Нет-нет, дорогая, только не это! Казимир не может никуда ехать. Ну, ты сама подумай: имение и бедный Казимир… Боже! Он же проиграет его в карты еще прежде, чем доберется до него! Прямо в поезде проиграет случайным попутчикам! А если все-таки случится чудо и Казимир доберется до Синей долины, он же… он же прямо там ее и проиграет. Да! И мы останемся ни с чем!

Амалия невольно улыбнулась. По правде говоря, причина, по которой она так стойко отбивалась в свое время от неожиданно нагрянувших родственников, заключалась вовсе не в ее злопамятности и жестокосердии, как некоторые могли подумать, а как раз в дядюшке Казимире. Это был необыкновенно изворотливый маленький человечек, картежник, плут, бонвиван и, что называется, не дурак выпить. Всю свою жизнь он безотлучно провел при старшей сестре, матери Амалии, и, когда дела самой Амалии значительно улучшились – отчасти благодаря браку, отчасти благодаря пребыванию в особой службе, – ей пришлось, как до того Аделаиде Станиславовне, мириться с присутствием Казимира и выплачивать ему содержание, чтобы он мог по-прежнему баловаться карточной игрой, пить дорогое шампанское и заводить романы с хорошенькими женщинами. Всякий раз, когда очередной непрошеный родственник являлся к Амалии, она представляла себе, что отныне ей придется терпеть не одного Казимира, а двух, и при мысли об этом ее голос становился таким ледяным, а манеры – такими неприятными, что гость, не успев пробормотать свою просьбу о теплом местечке для себя или для сына, уже пятился к дверям.

Не то чтобы Казимир был каким-то подлецом или законченным мерзавцем – Амалия успела достаточно повидать жизнь, чтобы понять: бывают люди и куда хуже него; но он был невыносимо, чудовищно эгоистичен и даже знать не желал о том, что помимо его желаний в мире существуют и другие, с которыми надо считаться. Больше всего на свете он боялся двух вещей – смерти в богадельне и женитьбы. Причем женитьбу, пожалуй, можно поставить на первое место. Казимир прекрасно понимал, что никто не станет так носиться с ним, как сестра, потакавшая его слабостям и заставлявшая дочь с ними считаться, и до ужаса боялся, что однажды, в один далеко не прекрасный день, его свободе придет конец. Кажется, этот страх поселился в нем с тех пор, когда он встретил старого приятеля Болека, заводилу Болека, с которым они славно проказили во время учебы у иезуитов; и Казимир не мог забыть то жуткое чувство, когда лет через семь после окончания школы он вновь увидел своего друга, женатого, плешивого, с синяками под глазами, совершенно облетевшего, как дерево осенью. Боже! Неужели перед ним был тот самый Болек, с которым они лазили к черноглазой Ирене за пирожками и поцелуями? Какой же он сделался старый, несчастный, и как им помыкала его измученная, постаревшая от многочисленных родов жена, и какой у него затравленный вид, и как униженно он говорил о том, где бы ему перехватить денег до рождения очередного ребенка… Казимир никогда никому не рассказывал, но именно после встречи с Болеком он определенно понял, что семейная жизнь – не для него. Он так боялся попасться, так боялся оказаться в положении, когда честный человек просто обязан жениться, что даже романы заводил исключительно с замужними, положительными дамами. И то – не далее как несколько дней тому назад Казимир едва не обжегся, и Амалия, вспомнив об этом случае, невольно улыбнулась.

– Что? – спросила Аделаида Станиславовна, зорко наблюдавшая за ней.

– Так, – беспечно отмахнулась Амалия. – А где дядя сейчас?

– У себя, – вздохнула ее мать. – Второй день почти не ест, бедный. И даже на карты не смотрит, – заговорщическим шепотом прибавила она.

…Причина того, что Казимир даже перестал смотреть на карты, заключалась в миниатюрной хорошенькой даме, которая явилась как-то в особняк Амалии после обеда. Едва старый Яков доложил о прибытии гостьи, как Казимир побелел, покраснел, заметался, выскочил за дверь, впопыхах стукнувшись о створку, и крикнул племяннице на прощание: