Волшебный фонарь Сальвадора Дали - Мария Спасская Страница 2

С этой же целью выпускались яркие географические карты с подробной информацией об изображаемой стране и непременной фирменной подписью Бенедикта Лившица. Позже в коробки с конфетами и печеньем стали вкладывать коллекционные открытки, составляющие серии бабочек, птиц, рыб, первобытного строя, костюмов народов мира, художников и их картин. Затем коммерсанту пришла в голову еще более замечательная идея – сочинить для каждого сорта «конфект» свою музыку, а ноты вложить в те самые красивые коробочки с фирменным логотипом. И вскоре талантливый композитор, специально приглашенный на фабрику, уже сочинял «кондитерские мелодии» – «Кекс-галоп», «Вальс-монпасье» и «Танец какао».

К совершеннолетию Ангелины фабрика ее приемного отца уже имела несколько наград Всероссийских мануфактурных выставок, получила Гран-при на Всемирной выставке в Париже, и Лившиц даже удостоился звания поставщика двора Его Императорского Величества. Бенедикт, слывущий большим оригиналом, был уверен, что удачу ему принесла крылатая дочь. Она часто появлялась на балах и торжественных приемах, и под платьем с неизменно закрытой спиной проступал небольшой бугорок, глядя на который злые языки уверяли, что это совсем не крылья, а горб. Но немец только отмахивался от досужих сплетен – болтайте что хотите, я-то знаю!

Чтобы не прогневать небо, пославшее ему ангела, шоколадный король не скупился на благотворительность. С каждого проданного фунта печенья Лившиц жертвовал пять копеек серебром, из которых половина суммы поступала в пользу богоугодных заведений Москвы, а другая половина – в пользу Немецкой школы для бедных и сирот. Кроме того, в одном из доходных домов, принадлежавших шоколадному магнату, безвозмездно проживали и столовались неимущие студенты московских институтов.

– И что же, девушка и в самом деле крылата? – вскинула тонкую бровь Татьяна Андреевна, припоминая историю Ангелины.

Вера залилась румянцем и, пожав плечами, смущенно улыбнулась:

– Не знаю, маменька. Мне показалось, что она просто немного сутулится. Представляете, Ангелина вышла замуж за того самого часовщика, ну помните, Сержа Кутасова! Того Кутасова, что создал единственные в мире говорящие часы!

Увидев недоумение в глазах матери, Верочка торопливо принялась объяснять:

– В газетах писали, что Кутасов сделал часы, которые отвечают на любые вопросы! Вот что ни спросишь, они все знают!

– Всего знать невозможно, даже часам. Что за чушь пишут газеты?

– Вероятно, часы эти какие-то особенные. Может быть, даже волшебные. Впрочем, я не знаю. Я их не видела. К ним очередь стоит через всю Никольскую до самого магазина Лившица, туда не протолкнешься.

– Ну конечно, Кутасов свои удивительные часы в магазине у тестя разместил, – усмехнулась графиня. – Чтобы побольше клиентов заманить. Бог с ними, с часами. Ты лучше вот что, Вера, скажи, коротко ли вы сошлись с Ангелиной?

– Виделись всего один раз. А что, мамочка?

Громко стуча пятками по паркету, мимо пробежала босоногая девчонка, зажигая в доме фитили ламп. Глядя на растрепанную фигуру прислуги, мелькнувшую в дверном проеме буфетной, Татьяна Андреевна приняла решение. Она подобрала юбки и направилась в сторону прихожей, строго распорядившись:

– Одевайся, Вера, поехали!

– Куда, мама? – растерялась дочь.

– В Григорово! Нанесем соседям визит!

– Да нет, ну что вы! – испугалась Верочка. – Я не поеду! С Кутасовым так я и вовсе не знакома.

– Перестань говорить ерунду, – отрезала графиня. – Что тут такого особенного? Мы поедем к соседям познакомиться и по-соседски возьмем у них в долг.

– Как в долг?

– Да, моя милая! – Графиня обернулась и, уперев руку в бок, пристально посмотрела на Веру. – Возьмем у них в долг! И просить будешь ты! На правах подруги Ангелины! Кто она такая? Безродная выскочка! Ей будет лестно, если дворяне придут к ней на поклон. Дочь кондитера не посмеет тебе отказать! Тихон, – растолкала она приказчика, – вели запрягать лошадей!

Через несколько минут сборы были закончены, мать и дочь Каменевы вышли во двор. Смеркалось. Большинство домов Привольного стояли темными, в окнах слабо теплились лишь фитильки лампадок – крестьяне экономили на свечах даже в канун Рождества, и только окна барской усадьбы светились огнями канделябров. Зазвенела цепь, залаял Барон, Татьяна Андреевна и Верочка уселись в сани, и графиня ткнула кучера в бок:

– Не стой, Савелий! Поехали!

– Н-но, развеселые! – прикрикнул на лошадей Савелий, нахлестывая гнедых по бокам.

С трудом перебирая копытами, худые лошадки, направляемые твердой рукой возницы, устремились к окраине села. Переливаясь и искрясь, под полозьями саней серебрился выпавший за день снег. Сугробы лежали пушистыми холмами по обе стороны плотно укатанной проселочной дороги, ведущей к проезжему тракту, тянущемуся от Москвы до самого Архангельска. Бескрайняя белая равнина простиралась на многие версты, заставляя седоков в санях щуриться на снег. Издалека, из-за леса, долетали звуки гармоники и звонкий девичий смех – это григоровские крестьяне в честь новоселья господ устроили гулянья на берегу реки. До усадьбы соседей оставалось всего ничего – проехать мимо леса да пересечь мостик через речку Зыбь, когда вдруг в крики гуляющих вплелся волчий вой, протяжный и жуткий. Возница обернулся через плечо и хмуро обронил:

– Слышьте, барыня, как волки озоруют! Надысь Егорку-охотника с ближней заимки сожрали. Можа, назад поворотим?

Испуганно глянув на чернеющие заросли леса, пролетающие мимо саней, Татьяна Андреевна тоненько вскрикнула:

– Какой назад! Почти приехали! Гони скорее, Савелий! Гони что есть мочи!

И, откинувшись на спинку сиденья, крепко зажмурив глаза, громко зашептала, сложив озябшие ладони лодочкой на груди:

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое…

– Ничего, барыня, у меня ружжо на всякий случай имеется, – бормотал Савелий, успокаивая не столько графиню, сколько себя.

Молитве матери тихонько вторила Верочка, пристально всматриваясь в черный перелесок, и ей казалось, что среди деревьев то тут, то там вспыхивают огоньки голодных волчьих глаз.

Усадьба Кутасовых внезапно вынырнула из-за холма, играя в легких сумерках на фоне белого снега кремовой штукатуркой, точно изящная шкатулка слоновой кости на крахмальной скатерти. Особняк окружала величественная кованая ограда, вытянутая ажурной полосой над каменным белым цоколем. Сразу за домом простирался обширный темный парк. Въехав в литые ворота, распахнутые по случаю гуляний, лошади пробежали по утоптанной снежной аллее к сияющему огнями дому и остановились у выгнутой подковой лестницы. К прибывшим тут же устремился вышколенный дворецкий-эфиоп. Несмотря на изрядный мороз, он был в одной лишь зеленой ливрее, шелковых панталонах и туфлях с массивными пряжками.