Алмазная колесница - Борис Акунин Страница 2

"Мой дорогой сын! Я доволен тобой, но пришло времянанести решительный удар — теперь уже не по русскому тылу, и даже не по русскойармии, а собственно по России. Наши войска исполнили всё, что могли, но истекликровью, силы нашей промышленности на исходе. Увы, Время не на нашей стороне.Твоя задача сделать так, чтобы Время перестало быть союзником русских. Нужно,чтобы под царём зашатался трон и ему стало не до войны. Наш друг полковник А.сделал всю предварительную работу. Твоя задача — передать отправленный им грузв Москву, известному тебе адресату. Поторопи его. Больше, чем три-четыре месяцанам не продержаться.

И ещё. Очень нужна серьёзная диверсия на магистрали. Любойперерыв в снабжении армии Линевича даст отсрочку неминуемой катастрофы. Тыписал, что думал об этом и что у тебя есть идеи. Примени их, время пришло.

Знаю, что требую от тебя почти невозможного. Но ведь тебяучили: «Почти невозможное — возможно».

Матушка просила передать, что молится за тебя."

По прочтении письма на скуластом лице Рыбникова неотразилось никаких чувств. Он чиркнул спичкой, поджёг листок и конверт, бросилна землю и растёр пепел каблуком. Пошёл дальше.

Второе послание было от военного агента в Европе полковникаАкаси и почти целиком состояло из цифр и дат. Штабс-капитан пробежал егоглазами, перечитывать не стал — память у Василия Александровича былаисключительная.

Снова зажёг спичку, и пока листок горел, посмотрел на часы,поднеся их чуть не к самому носу.

Здесь Рыбникова ожидал неприятный сюрприз. В зеркальномстёклышке японского хронометра отразился человек в котелке и с тросточкой. Этотгосподин сидел на корточках, разглядывая что-то на тротуаре — именно в томместе, где штабс-капитан минуту назад спалил письмо от отца.

Письмо — ерунда, оно было сожжено дотла, ВасилияАлександровича больше встревожило другое. Он уже не первый раз подглядывал всвоё хитрое стёклышко и прежде никого у себя за спиной не видел. Откуда взялсячеловек в котелке, вот что было интересно.

Как ни в чем не бывало, Рыбников двинулся дальше,посматривая на часы чаще прежнего. Однако сзади снова никого не было. Чёрныеброви штабс-капитана тревожно изогнулись. Исчезновение любопытного господинаозаботило его ещё больше, чем появление.

Зевая, Рыбников свернул в подворотню, откуда попал вбезлюдный каменный двор. Кинул взгляд на окна (они были мёртвые, нежилые) ивдруг, перестав хромать, перебежал к забору, отделявшему двор от соседнего.Изгородь была высоченная, но Василий Александрович проявил сказочнуюпружинистость — подскочил чуть не на сажень, схватился руками за край иподтянулся. Ему ничего не стоило перемахнуть на ту сторону, но штабс-капитанограничился тем, что заглянул через край.

Соседний двор оказался жилой — по расчерченному меломасфальту прыгала на одной ноге тощая девчонка. Другая, поменьше, стояла рядом исмотрела.

Рыбников перелезать не стал. Спрыгнул вниз, отбежал обратнов подворотню, расстегнул ширинку и стал мочиться.

За этим интимным занятием его и застал человек в котелке и стросточкой, рысцой вбежавший в подворотню.

Остановился, замер как вкопанный.

Василий Александрович засмущался.

— Пардон, приспичило, — сказал он, отряхиваясь иодновременно жестикулируя свободной рукой. — Свинство наше российское,мало общественных латрин. Вот в Японии, говорят, сортиры на каждом шагу. Оттогои не можем побить проклятых мартышек.

Лицо у торопливого господина было настороженное, но видя,что штабс-капитан улыбается, он тоже слегка раздвинул губы под густыми усами.

— Самурай — он ведь как воюет? — продолжалбалагурить Рыбников, застегнув штаны и подходя ближе. — Наши солдатушкиокоп доверху загадят, а самурай, косоглазая образина, рису натрескается — унего натурально запор. Этак неделю можно до ветру не ходить. Зато уж как спозиции в тыл сменится, дня два с толчка не слезает.

Очень довольный собственным остроумием, штабс-капитанзашёлся визгливым смехом и, словно приглашая собеседника разделить своювесёлость, легонько ткнул его пальцем в бок.

Усатый не засмеялся, а как-то странно икнул, схватился залевую половину груди и сел на землю.

— Мамочки, — сказал он неожиданно тонким голосом.И ещё раз, тихо. — Мамочки…

— Что с вами? — переполошился Рыбников,оглядываясь. — Сердце схватило? Ай-ай, беда! Я сейчас, я врача! Я мигом!

Выбежал в переулок, но там торопиться передумал.

Лицо его сделалось сосредоточенным. Штабс-капитан покачалсяна каблуках, что-то прикидывая или решая, и повернул обратно в сторонуНадеждинской.