Созвездие Козерога, или Красная метка - Диана Кирсанова Страница 2

Очень солидный, одетый в дорогое кашемировое пальто (расстегнутое – это в такой-то мороз!) средних лет мужчина со светлой бородкой. Выражение лица отнюдь не праздничное – губы сжаты, глаза тревожно перебегают с предмета на предмет. И главное – сверток. Вернее, розовое одеяло, перетянутое широкой лентой, по которому нетрудно было догадаться, что там, внутри, – ребенок. Тащить грудного ребенка по улицам в такой мороз! Да еще в новогоднюю ночь!

Нет, похоже, я сегодня не перестану удивляться проявлениям человеческой фантазии!

– Вы к кому? – строго спросила я, постаравшись этими словами не только обозначить вопрос, но и дать мужчине понять, что он поступает, по меньшей мере, легкомысленно.

– К Чечеткиной, в сто сорок первую.

– Она вас ждет?

– Да, – сказал он, немного поколебавшись.

И, поскольку от меня не укрылась его неуверенность, я хотела было данной мне властью преградить вход этому мужчине к молодой одинокой девушке (старшая дочь Чечеткиных уже около года жила отдельно, снимая квартиру двумя этажами выше той, где ютилась ее семья). Но ребенок – вот что меня сбило. Не замерзать же младенцу на лестничной клетке, пусть даже он и был завернут в одеяло! Да и потом, что плохого может сделать девушке мужчина с ребенком?

– Проходите, – нехотя сказала я, постаравшись при этом, чтобы на лице моем было дописано окончание фразы: «…но чтобы это было в последний раз».

Не похоже было, чтобы мужчина с бородкой как-то особенно нуждался в моем разрешении: свое «Проходите» мне пришлось досылать ему в спину.

Больше в оставшиеся до Нового года минуты в нашем подъезде никто не появлялся.

А уже первого января…

* * *

– Послушайте! Послушайте! – кто-то настойчиво тряс меня за плечо.

Не сказать, чтобы я задремала – я никогда не сплю на рабочем месте, – но все-таки время уже перевалило за вторую половину новогодней ночи, а в четвертом часу утра некий тормозящий чувства и реакцию туман вползает и не в такие пожилые головы, как моя.

Нет, я не спала, просто, опустив вязанье на колени и подняв очки к переносице, решила чуть-чуть отдохнуть. И почти забылась в дремоте, но, по счастью, человек так настойчиво трясший меня за плечо, не позволил мне погрузиться в сон.

– Послушайте, как вас? Зоя Яковлевна! Посмотрите, это же ужас что такое!

Я открыла глаза и увидела прямо перед собой что-то большое и розовое. Поспешно поправила очки: ба, да это же вчерашнее одеяльце! И тот самый младенец, из жалости к которому я не стала подвергать допросу с пристрастием мужчину со светлой бородкой.

Розовое одеяло с белой лентой, завязанной бантом, словно его только что упаковали в магазине. И то же самое можно было сказать о содержимом. Новенький, с иголочки, младенец со скорбным выражением лица, свойственным всем новорожденным, с еле наметившейся чернявой челкой на сморщенном лобике.

– Откуда это у вас? – спрашивая это, я перевела глаза на стоявших рядом людей.

Их-то я узнала сразу. Маленький, лысоватый, слегка обрюзгший Петр Петрович Воскобойников, директор автобазы Спецавтохозяйства в Митино. И рядом с ним – его старинная пассия, высокая женщина в черном платье из панбархата, со слишком глубоким вырезом, оставляющим открытым ее слишком дряблую шею. Эта женщина (как бишь ее? Ольга Петровна!) приходила к старому холостяку Воскобойникову несколько раз в неделю и, судя по тому, что делала она это совершенно открыто и днем, сама была тоже не замужем.

Значит, теперь эта парочка решила вместе встречать Новый год.

– Как к вам попал этот ребенок? – спросила я уже погромче.

Ответом мне были поднятые плечи Петра Петровича:

– Мы и сами хотели бы это знать, уважаемая!

Как удалось выяснить путем недолгих расспросов, дело было так.

Однокомнатное жилище старого холостяка, в другие дни наверняка пыльное и загроможденное, сегодня, когда Петр Петрович ждал в гости свою верную подругу, кардинально преобразилось. На накрытом столе наличествовали даже крахмальные салфетки в кольцах, три вида фужеров стояли возле каждого прибора.

– Я и не знала, дорогой, что ты так виртуозно владеешь утонченным искусством сервировки! – церемонно сказала Ольга Петровна, приподнимая изящно выщипанные бровки. При этом она не упустила возможности мимоходом оглядеть свое отражение в ведерке с шампанским: сегодня ей удалось взбить свои редкие, окрашенные в огоньковый цвет волосы в некую прическу а-ля Помпадур, и Ольга Петровна тщательно следила за тем, чтобы из легкой башни на голове не выбивался ни один волосок.

Пробили куранты, и стареющие любовники сблизили фужеры.

– Позволь мне на правах старинной приятельницы поздравить тебя, дорогой мой, с насту… а так же преподнести…

Не договорив полфразы, Ольга Петровна достала из шуршащего пакета курительную трубку из палисандрового дерева в инкрустированной шкатулке и пачку элитного табака.

– Ах, Оленька, я тоже… сейчас…

Суетясь, Петр Петрович вынул из-под елки пластиковый мешок с упакованным в нем мохнатым шерстяным одеялом экзотической окраски.

– Боже, как элегантно! – одобрила подарок Ольга Петровна. – Теперь нам, дорогой мой, необходимо обзавестись двумя пятнистыми королевскими догами, клетчатым шотландским пледом, креслом с высокой викторианской спинкой…. Да, и камином! Обязательно заведи камин!

Разомлевший и размякший от шампанского и от близости любимой женщины Петр Петрович был согласен со всем – даже с присутствием в его однокомнатной квартире пятнистых королевских догов. Он неловко схватил трубку, сунул ее в рот да так и замер на месте, поглядывая на любимую влажными от счастья глазами.

Он был в полшаге от того, чтобы сделать ей предложение. И Ольга Петровна с минуту или две ждала, когда же он сделает эти заветные полшага.

Не дождалась. Кашлянула.

– Кушай, дорогая, пожалуйста, кушай, прошу тебя, – обрел-таки Петр Петрович дар речи и захлопотал у стола. – Салатики, рулетики, тарталеточки, рыбка вот трех сортов…

– Из всех сортов рыб лично я больше всего люблю пельмени, – мрачнея, сказала Ольга Петровна, нацеливая вилку в самый центр витиевато украшенного салата.

Играли бликами бока разнокалиберных бутылок с напитками, исходила росой ваза с фруктами, в другом конце комнаты заходилась в разухабистой пляске нестареющая Надежда Бабкина – она еще и пела что-то, но звук в телевизоре был приглушен.

Как вдруг застолье было прервано двумя резкими звонками в дверь.

«Крряк! Крряк!» – кто-то слишком торопился, чтобы позволить мелодии излиться по-настоящему, и дважды быстро стукнул по кнопке звонка. Вслед за чем этот некто бросился бежать по лестнице. Да так стремительно, что, когда поспешивший на странный звонок хозяин дома выглянул за дверь, он увидел только тьму парадного и большой сверток у своего порога.