Клан Инугами - Сэйси Екомидзо Страница 2

Сам Сахэй по какой-то неизвестной причине так и не женился. Он произвел на свет троих детей — трех дочерей — всех от разных женщин, ни одну из которых не сделал своей законной женой. Его три дочери вышли замуж и родили детей, при этом их молодые мужья вступили в клан Инугами, приняли семейное имя, и каждый был назначен управляющим одной из контор компании. Муж старшей дочери, Мацуко, получил должность управляющего центральной конторой Насу, муж второй дочери, Такэко, конторой токийского отделения, и третий, муж младшей дочери, Умэко, конторой отделения Кобе. Однако до самой своей смерти Сахэй отказывался передать полную власть над «Корпорацией Инугами» кому-либо из зятьев.

Восемнадцатого февраля 194… года почти весь клан Инугами собрался у ложа умирающего Сахэя. Мацуко, старшей дочери, было чуть больше пятидесяти, и в это время она была самой одинокой из членов клана. Муж ее умер несколько лет тому назад, а единственный сын Киё еще не вернулся с войны. Он остался в живых, это ей было известно, потому что вскоре после окончания войны от него пришло письмо из Бирмы, но когда ему разрешат вернуться домой — этого она не знала. Из трех внуков Сахэя только Киё отсутствовал в тот день.

Рядом с Мацуко сидела вторая дочь, Такэко, ее муж Тораноскэ и их дети, Такэ и Саёко. Такэ было двадцать восемь, а его сестре Саёко — двадцать два. Позади них расположилась младшая дочь Сахэя, Умэко, ее муж Кокити и их единственный сын Томо, который был на год младше Такэ. Эти девять человек — восемь присутствующих плюс отсутствующий Киё — были родственниками Сахэя и составляли весь клан Инугами.

Однако там присутствовал еще один человек, чья судьба была тесно переплетена с судьбой Сахэя, — человек, который постоянно бодрствовал у его смертного ложа. То была единственная из живущих членов семьи Нономия — Тамаё. Ей было двадцать шесть.

Все сидели молча, прислушиваясь к слабеющему дыханию старика. И вот что странно: теряя близкого человека, они не выказывали ни малейших признаков горя. Вовсе не скорбь — нетерпение, какое-то ужасающее нетерпение отображалось на лицах у всех, кроме Тамаё. Они сидели там, ждали, гадали, и каждый пытался исподтишка выяснить, что на уме у остальных. То один, то другой, оторвав взгляд от быстро угасающего старика, мельком оглядывал лица присутствующих.

Причиной их нетерпения была полная неосведомленность. Кто из них возглавит обширную «Корпорацию Инугами» после смерти старика? Как будет поделено его огромное состояние? Сахэй ни разу не намекнул на это. Был у них ещё один, особый, повод для раздражения и беспокойства: по неведомым причинам старик вовсе не испытывал любви к своим дочерям и — больше того — ни на йоту не верил их мужьям.

Дыхание Сахэя стало еще слабее, и доктор пощупал его пульс. Не в состоянии больше сдерживаться, Мацуко наклонилась вперед.

— Последнее слово, отец? Мы ждем вашего последнего слова.

Сахэй, очевидно, услышал — глаза его чуть приоткрылись.

— Отец, если у вас есть последнее пожелание, просим вас, откройте его нам. Мы все хотим знать, что вы скажете.

Должно быть, старик понял истинное значение слов Мацуко, потому что, слабо улыбнувшись, указал дрожащим пальцем на человека, сидевшего в дальнем конце комнаты. Подчиняясь этому знаку, Кёдзо Фурудатэ, поверенный клана Инугами, тихо кашлянул и проговорил:

— Последняя воля господина Инугами и его завещание хранятся у меня.

Сообщение Фурудатэ бомбой взорвалось в тишине приближающейся смерти. Все, за исключением Тамаё, с потрясенным видом повернулись к адвокату.

— Значит, есть завещание… — Тораноскэ тихо ахнул и, вынув из кармана носовой платок, утер пот со лба, взмокшего, несмотря на февральский холод.

— Когда же будет прочитано завещание? Сразу после смерти хозяина? — Кокити тоже не мог скрыть нетерпения.

— Нет, боюсь, что нет. В соответствии с волей господина Инугами, завещание будет прочитано только тогда, когда вернется господин Киё.

— А когда он еще вернется, господин Киё?.. — недоуменно пробормотал Такэ.

— Очень неприятно это говорить, но что, если Киё не вернется? — сказала Такэко.

Мацуко грозно глянула на свою единокровную сестру.

— Такэко права, — подхватила Умэко. — Положим, сейчас он жив, но путь из Бирмы неблизкий. Кто знает, что может случиться, пока он доберется до Японии? — В ее голосе звучала ярость, ей словно и дела не было до чувств Мацуко.

— Что ж, при таких обстоятельствах, — сказал поверенный, кашлянув, — я уполномочен вскрыть завещание в первую годовщину смерти господина Инугами. До того времени управление делами и всем состоянием Инугами полностью переходит в ведение Фонда Инугами.

Воцарилось неловкое молчание. На всех лицах — на всех, за исключением лица Тамаё, — читалось беспокойство, дурные предчувствия и явная враждебность. Даже Мацуко смотрела на умирающего со смесью надежды, волнения, ожидания и ненависти.

Однако Сахэй молчал, и губы его кривились в слабой улыбке. Широко раскрыв глаза, которые уже застлались туманом, он оглядел по очереди всех членов своего клана, начиная с Мацуко. Наконец его взгляд добрался до Тамаё. И остановился. Доктор, державший пульс Сахэя, торжественно объявил, что он умер.

Таков был конец Сахэя Инугами — конец бурной жизни длиною в восемьдесят один год. Теперь-то, глядя в прошлое, мы знаем, что смерть его привела к веренице кровавых убийств в семье Инугами.