Сигареты и пиво - Чарли Уильямс Страница 2

— Да все с ней нормально, друг. Честно. Напилась.

— Блип, — сказала та, глядя в темное небо.

Я поднял голову. Никаких блипов там, вроде, не было.

— Эта телка не пила, — сказал я с уверенностью человека, чья работа — следить, чтобы ужратые клиенты не сильно залупались.

— Напилась, честно, друг. Она текилу пила. От текилы выхлопа не бывает.

— Текила? Да кто, блядь, тут станет пить текилу?

— Ой, да ты не поверишь. Тут можно достать текилу. Слушай, я ее заберу, лады? — И наклонился, чтобы поднять ее, а сам не отрывает глаз от меня.

— Неа, не заберешь, — я отпихнул его носком ботинка. — Че-то меня твоя версия не впечатлила. Откуда мне знать, что ты не какой-то заезжий урод, который собирается ее попользовать, бедную беспомощную девочку?

— Слушай, да все со мной нормально. Я ей ничего не сделаю. — Он снова поднял руки, будто я должен был это все у него по ладони вычитать. Теперь он стоял совсем близко, я смог рассмотреть его получше, и оказалось, он старше, чем я подумал поначалу. Лицо вроде гладкое, но морщины есть, и вены на руках были странно вздувшимися. Сложно было сказать, сколько ему лет на самом деле, че-то типа от двадцати пяти до пятидесяти. — Мне просто нужно отвезти ее домой. Иначе ей будет плохо.

— Ну, стал быть, ей поплохеет. Потому что я не дам тебе ее забрать.

Он встал и засунул руки в карманы.

— Ладно, как я могу тебя переубедить?

Я скрестил руки на груди и молчал. В конце концов, о таких делах в открытую говорить не стоит. Есть знаки, и они делают за тебя всю работу. Язык жестов, все такое. Я сделал характерное движение пальцами.

— Ага, понял, — сказал он и полез в карман как примерный мальчик. Достал несколько бумажек, пересчитал, покачал головой и полез в бумажник.

— Так че, тебе есть что сказать? — спросил я. Как и почти все пацаны в Манджеле, я могу стерпеть присутствие чужака, но не стану терпеть оскорблений от какого-то засранца. Если наезжает, мне посрать, откуда он — я его отпизжу.

— Успокойся, друг, — сказал он, выдавая мне три купюры и нервную ухмылку.

Я расцепил руки и взял бабки, но продолжал смотреть на чувака, пока не начал считать, сколько там. Это были пятерки, что меня как-то напрягло. Но и пятнадцать фунтов на халяву тоже неплохо. — Ну, вперед, — сказал я, поворачиваясь к нему спиной и убирая бабки в карман. — Она в твоем распоряжении.

Остаток вечера был полной расслабухой, по понедельникам всегда тихо, к тому же холодный осенний воздух с ходу остужал мозги любому, кто думал о мордобое. Я выпил стакан пива, потом несколько минут потрепался с Рэйчел, пока пил второй, добавил еще парочку на дорожку, попрощался с Рэйчел, реквизировал бутылку вискаря из-за барной стойки, накатил еще пива, потому что бочка кончалась, запер заведение, снова выпил на дорожку и сел в машину.

И всего пару минут спустя, мне так показалось, я уже выгрузился перед домом. Это можно отнести на счет охуительного инжекторного движка “Форда Капри” 2,8. В те дни машинка гоняла как сумасшедшая. Я наладил управление, все такое. Ее, правда, иногда клинило, если до упора вывернуть руль вправо, но всяко даже женщины и дети могли бы ее выровнять на раз одним движением локтя. А 2,8 с инжектором ни хера не предназначена для женщин и детей, между прочим.

Я вошел в дом, ослабил узел на галстуке-бабочке, снял ботинки и уселся на единственный нормальный стул на кухне — остальные шатались. Я забыл взять стакан, ну, вымотался потому что, так что открыл бутылку вискаря и отхлебнул прям из горла. Немного подержал виски во рту, это был очень приятный момент. Я ж, типа рабочий человек, и у меня только закончился очередной рабочий день. Но приятные моменты никогда не длятся долго. По крайней мере, в Манджеле.

— Здоров, Блэйки.

Думаю, про Финни вы все уже знаете. Не буду я пересказывать все эти старые истории, так что не парьте мне мозг. Скажу одно, он был полным уебком.

— Здоров, Финни, — ответил я. В моем доме вежливость — это закон.

— Тебе снова Салли звонила, — сказал он, подгребая к столу. Плеснул вискаря в грязную кружку, даже не взглянув на нее. Сидел себе, полоскал вискарем рот и цедил сквозь зубы. Потом спросил:

— Ну че, как дела ваще?

Я постучал пальцем по столу, раздумывал, закурить или не стоит. Я че-то в последнее время думал бросить. Сигареты сейчас уже не такие, как раньше. Табак какой-то сухой и противный на вкус, а фильтр не пропускает и половины дыма, как ни затягивайся. Ну да, я подумывал, не завязать ли с сигаретами совсем, хотел полностью перейти на сигары.

— Как дела ваще? — Но в тот момент у меня сигар не было, так что я закурил сигарету. — Как у меня, блядь, ваще дела?

— Да ладно, Блэйки, че ты бычишь? Я только…

— “Да ладно, Блэйки”, да? Я тебе скажу, что это — да ладно, Блэйки. Да ладно, Блэйки, я буду сидеть весь день на жопе, смотреть твой блядский телевизор, хавать твою блядскую жрачку, курить твои блядские сигареты и заливать твой блядский виски в свою поганую глотку. Да ладно, Блэйки, да, блядь?

Мы посидели так еще немного, — курили, бухали, дергались, тряслись от злости и не разговаривали друг с другом. А потом меня прорвало. — Ладно, — сказал я и пошел к раковине. Постоял там чуток спиной к Фину и говорю: — Я ниче такого не имел в виду. Ты ж знаешь, блядь, не имел.

Он ничего на это не ответил. Уебок. Я ж извинился, нет разве? Мог бы хоть что-то сказать вообще. Я пересчитал грязные кружки в раковине и еще подождал. Кружек было восемь. — Слушай, у меня был тяжелый день. Весь вечер разборки в “Хопперз”. Драка за дракой, а я должен всех растаскивать. У меня костяшки постоянно болят, блин. Ты не должен обижаться, что я сорвался слегонца. Лады?

И снова этот уебок ничего не сказал. Мне хотелось обернуться, посмотреть, че там у него с лицом, но я не мог. Не мог, пока он не сделает свой ход. Но, кажись, никакого хода не предвиделось. Он молчал, как котенок в морозилке. Я уж даже не слышал, как он цедит виски.

— Да, ебаный в рот, Фин. Извини, бля, типа того. Счастлив?

Кроме кружек, в раковине было еще штук десять тарелок. И полупустая банка с фасолью. И дюжина старых чайных пакетиков. И яичная скорлупа. Он начал говорить как раз когда я стал пересчитывать ножи.

— Все ясно, Блэйки, — сказал он каким-то не своим голосом.

Он, наконец, сделал свой ход, я мог повернуться, ну и повернулся. Он смотрел в свою кружку и хмурился, от чего морщины у него на лбу стали похожи на подкову. Любой бы подумал, что Финни — бездомный, нищий и одинокий, и хуй бы кто подумал, что он живет у своего друга без всяких напрягов. Я думал было двинуть ему пару раз, чтобы до него доперло, как у него все хорошо. Но бить Фина — это как-то неправильно, по крайней мере, с тех пор, как он пару лет назад вышел из больницы. И с тех пор ни хера не изменилось.