Призраки графской усадьбы - Валерий Гусев Страница 2

Через пять минут ребята уже забыли, зачем пришли. Они зачарованно, с распахнутыми глазами и открытыми ртами переходили из зала в зал, разглядывая все, что им неожиданно открывалось.

А открывались странички прежней, очень далекой жизни, которую изображали манекены, одетые в костюмы соответствующих эпох. И они не просто стояли истуканами, а очень убедительно представляли характерные жанровые сценки былых времен.

Вот сидят игроки за зеленым столом. На столе – фигуристые подсвечники с оплывшими свечами, карты, золотые монеты, раскрошенные мелки. На лицах игроков – не безразличие масок, а подлинный азарт, отчаяние, восторг удачи.

Вот сцена дуэли. Один из противников, в цилиндре и длинном пальто, уже сделал свой выстрел и еще не опустил пистолет, из ствола которого, казалось, вьется легкий дымок. Другой, видимо, раненный этим выстрелом, припал на колено и пытается встать. Пистолет его безнадежно лежит в снегу. В глазах – боль и мука неутоленной жажды мести.

Вот купеческое семейство за чаепитием вокруг ведерного самовара, под висячей зеленой керосиновой лампой. На самоваре – жарком, пыхтящем и свистящем – ожерелье из аппетитных бубликов. На столе – пироги и пряники, орехи и леденцы. Во главе стола – хозяин с огромной смоляной бородой в распоясанной рубахе, самодовольный, распаренный. А крайний мальчонка-озорник воровато тянет с блюда лишний кусок синеватого колотого сахара.

Вот сцена казни какого-то мятежника. Бородатая голова его – на широкой дубовой плахе, руки стянуты сзади ремнем. Палач, с огромным блестящим топором и в красной рубахе, улыбается за его спиной.

Все это было сделано так выразительно, что даже становилось жутковато. Казалось, застывшее здесь время вот-вот дрогнет и снова пойдет, как ожившие старые часы. Казалось, что эти восковые фигуры замирают только днем, а ночью продолжают свою, неведомую нам жизнь. Казалось – до мурашек по спине, – что они внимательно провожают посетителей недобрыми взглядами.

И ребята, которые вначале в восторге подталкивали друг друга локтем – мол, во здорово, – теперь поеживались, чувствуя себя гостями, из тех, кого хозяева мечтают поскорей спровадить.

Миха особенно недоверчиво осматривал немецких рыцарей, стоявших по бокам широких двойных дверей. Один из них сжимал железной перчаткой рукоять длинного, беспощадно блестящего меча. Другой, поставив у ноги щит с черным вороном на красном поле, опирался на толстое окованное копье. Позы их были настолько естественны, что создавалось впечатление, будто эти доспехи внутри не пусты, а надежно защищают своим железом древних воинов. Казалось даже, что в прорезях забрала посверкивают живые и внимательные глаза. Злые и коварные.

– Эти-то наверняка по ночам шастают, – сказал Миха. – Ножищами железными топают.

– Ты прав, отрок, – насмешливо донеслось вдруг откуда-то со стороны.

Ребята вздрогнули, обернулись.

У окна, у небольшого рабочего столика, заставленного всякими баночками и скляночками, сидел молодой человек в гусарском мундире, похожий на оживший манекен. Он бережно натирал какой-то пастой ржавое лезвие кавалерийского палаша. Под его ловкой рукой прямо на глазах с клинка сползала шелуха времен, и старинное оружие начинало хищно поблескивать.

Молодой человек встал, протер лезвие тряпочкой и несколько раз взмахнул палашом – клинок грозно пропел в воздухе, оставляя за собой сверкающие полосы.

– Ты прав, – повторил молодой человек и вложил палаш в ножны, висевшие на поясной портупее у него на боку. – Все здесь, – он широко повел рукой, – живет своей жизнью.

Ребята подошли поближе.

Скрывая улыбку, юный гусар доверительно продолжил:

– Каждое утро, особенно в последнее время, я замечаю изменения в экспозиции. Без нашего участия.

– Это как? – хлопнул глазами Миха.

– Я вам открою тайну, – хитро прищурился молодой человек и зашептал: – Некоторые экспонаты оказываются не в том положении, что накануне. И даже, бывает, не на своем месте. То карты на столе не так разложены, то дуэлянты пистолетами поменяются. А однажды, – он поманил ребят пальцем, – я сам с вечера заменил свечи в подсвечниках… – Гусар выдержал эффектную паузу. – А утром от них одни огарки остались. Вот так, отроки… А с неделю назад золото со стола игроков исчезло. Монеты, конечно, фальшивые, не жалко, но разве в этом дело… Даже вот эти балбесы, – гусар указал на доспехи у дверей, – однажды поменялись местами.

– Что я говорил! – воскликнул Мишка с торжеством – и с каплей страха. – А князь? Исчез?

Молодой человек не удивился вопросу.

– Исчез, – кивнул он головой в великоватом ему кивере, от чего тот спрыгнул ему на нос. – Это исторический факт, – гусар вернул кивер на место. – Комната его была заперта, окно закрыто. И никаких следов князя. На столе – догоревшие свечи, пистолет со взведенным курком и таинственная записка…

– А пуговица? – не отставал Миха.

– Какая пуговица?

– Оторванная. На полу.

– А! – усмехнулся молодой человек. – А как же! Даже две. С «мясом».

Миха открыл было снова рот, но Колька постарался опередить его:

– А что было в записке?

– Я сейчас не помню в подробностях. Но одна фраза не забылась: «Мне все время кажется, что за мной наблюдают из-за стены чьи-то внимательные, злые глаза».

– Вот! – Миха даже руки в боки упер. – А они не верят, – окинул он широким жестом своих оппонентов.

– А эта записка сохранилась? – недоверчиво спросил Костик.

– Да, – легко согласился молодой человек. – Где-то в запасниках, в архивах графа, бывшего владельца этого дома. Если интересно, я как-нибудь ее разыщу. – Гусар снова вытянул палаш из ножен и положил его на столик. – А сейчас вам пора, отроки. Мы закрываемся. Заходите в другой раз. Спросите Сашу – меня Сашей зовут.

– Вот что, – решил Колька, когда они вышли из музея. – Ты, Миха, брось свои замогильные бредни. Если правда, что экспонаты иногда меняют свои места, значит, кто-то в самом деле бродит по музею ночами и что-то в нем ищет. А светит себе – свечами. И записочки эти – неспроста.

– Что ты предлагаешь? – спросил Костик.

– Предлагаю наблюдать за музеем. И днем, и ночью. По очереди.

– Чур моя очередь последняя, – воскликнул Миха. – Не люблю я привидения с глазами из стен. Однозначно.

Ребята прошли немного по аллее и уселись на скамью рядом с мраморной женщиной, которую Миха за ее вид обозвал Мегерой Милосской.

Смеркалось. Из музея вышел Саша с какой-то светловолосой девушкой, запер двери и, проходя мимо «отроков», подмигнул им.

– Так и будем сидеть? – спросил Миха, поерзав на холодном камне скамьи. – Домой хочу. Нам еще плыть два часа.

Быстро темнело. Сквозь густые кроны лип пыталась пробиться ранняя луна. Здание музея теряло свои очертания, пугало черными провалами окон.