Контейнер - А. М. Олликайнен Страница 2

Суд начался наутро после первомая, в девять. Но никто в зале не выглядел похмельным.

Весна запаздывала, заставляла себя ждать, и истосковавшийся по ней город становился всё более грустным, даже как будто отчаявшимся. В пасмурные дни стены панельных домов казались хмурыми, словно лицо работяги после разговора с начальством.

Накануне праздника обманчиво светило солнце, а затем пошёл дождь со снегом, отчего дополнительный выходной перестал выглядеть так уж привлекательно. Подобные праздники нравятся чиновникам – по крайней мере тем из них, кто в такие дни вынужден работать.

Молодой констебль у входа в здание суда грел руки в карманах. Дверь была заперта, а единственного фоторепортёра, оказавшегося в зале, попросили выйти. Подсудимый сидел за столом напротив судьи, чьё место располагалось на полуметровом возвышении. Молодой человек склонил голову и натянул на лицо капюшон.

Судьёй была женщина среднего возраста, с лицом таким же строгим, как пучок на её затылке. Человеку в её положении непозволительно демонстрировать сострадание.

Капюшон закрывал лицо подсудимого почти целиком, но по гладкому розовому подбородку можно было догадаться, что тот весьма юн.

Сюрпризов от процесса никто не ждал. Речь шла о рядовом преступлении, которое вряд ли всколыхнёт общественность. В нём не было ничего шокирующего или исключительного – банальное убийство. Таким обычно не посвящают целый разворот в жёлтой прессе и о них не ведут трансляции в твиттере.

В дальнем углу сидели криминальный корреспондент муниципальной газеты и внештатник вечернего издания. Их лица выражали интерес – но лишь по долгу службы. Приговор будет удостоен максимум двух газетных колонок, а сам процесс затянется не более чем на пару дней.

Подсудимый вины не признавал, но при этом совершенно не помнил событий того дня и никак не мог подтвердить своё алиби. Жертвой оказался мелкий дилер, неоднократно судимый по делам о наркотиках. По словам прокурора, двадцатиоднолетний молодой человек, скрывающий лицо под капюшоном, ударил жертву ножом, чтобы завладеть амфетамином, который позже обнаружили в кармане обвиняемого. Орудие убийства нашли на месте преступления, в квартире жертвы, на нём были отпечатки пальцев обвиняемого. Кроме того, обнаружилась его одежда со следами крови убитого.

Задержание не потребовало спецоперации – убийца лежал без сознания в спальне всё той же квартиры. Истекая кровью в гостиной, дилер успел позвонить в скорую, но скончался до прибытия помощи.

Вдруг подсудимый откинул капюшон – словно что-то заставило его открыть лицо и смириться с решением суда.

У него были глаза ребёнка, который набедокурил и попался, но от стыда не может сознаться, хоть и знает, что взрослым всё известно.

Среди немногочисленной публики никто не был похож на отца, мать или девушку убийцы. А вот бывшая жена убитого в этом зале бывала и раньше – когда тот сидел на месте обвиняемого. Она была девчонкой, которая увлеклась плохим парнем и изо всех сил старалась сберечь подростковую любовь – чтобы дети не оставались без отца. Теперь они уже ходили в школу. Когда перед лицом невозможного её силы иссякли, она пошла более простым путём – стала матерью-одиночкой, однако продолжала общаться с бывшим мужем ради детей.

Теперь отца у них не было. Две недели назад от него осталась лишь могильная плита на краю кладбища.

Рядом с бывшей женой убитого сидела его сестра, женщины держали друг друга за руки. Глаза у обеих были заплаканные. Детей в суд приводить не стали, не было здесь и матери погибшего.

Мать, чей ребёнок убит, всегда легко узнать: скорбь буквально въедается в её плоть, оставляя под глазами тёмные круги, которые не исчезнут уже никогда. У наркоманов тоже бывают близкие, которые остаются скорбеть.

В высокие окна заглянуло солнце, и люстры отбросили тени, похожие на космические корабли. Всё вдруг преобразилось, и люди тоже, словно только и ждали этого света.

В дальнем левом углу зала сидела женщина в больших и, по всей видимости, дешёвых тёмных очках. Она сутулилась, словно стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Волосы её тёмного каре выглядели слишком густыми и гладкими, чтобы быть настоящими. Парик тоже казался дешёвым – такие продаются в магазинах для взрослых. Женщина сидела неподвижно и держала голову так, что нельзя было понять, куда она смотрит.

Судья проглядел бумаги и ударил молотком по столу. Молодой прокурор сделал лицо посерьёзнее – скоро ему предстояло выступать.

От резкого звука женщина в парике вздрогнула. Пока пожилой судебный фотограф выполнял свою работу, она сидела, закрыв глаза и слушая негромкие щелчки. В зале суда эти щелчки всегда звучат одинаково и похожи на удары, перед которыми подсудимые беззащитны.

Она смотрела сзади на тёмно-серый балахон и склонённую голову, на волосы цвета мокрого песка. Молодой человек держал руки на столе, затем поднял правую и снова натянул капюшон. На мгновение женщина увидела под задравшимся рукавом синеватую татуировку. Но запястье было чистым и гладким.

Заговорил прокурор, и женщина слушала его так, как слушают пастора на похоронах, – не пытаясь ничего запомнить. Не считая её и человека в капюшоне, в зале находились чужие люди, могильщики, которые делали свою работу, – либо плакальщики, чья доля тоже была по-своему тяжкой. Зал суда выглядел по-фински скромно, но тишина придавала ему некоторую торжественность, и он смахивал на церковный зал. Здесь все говорили степенно, даже если преступление было жестоким, абсурдным или омерзительным. Благодаря этому всё шло своим чередом, зло ненадолго выставлялось на всеобщее обозрение, а затем отправлялось в архив. Человеческие трагедии были здесь лишь бесконечной чередой дел, работой, которую нужно выполнить в срок.

У женщины зудела кожа головы, но почесаться она не решалась. Её собственные волосы, густые и длинные, едва умещались под чёрным париком. Она понимала, что выглядит нелепо, но стремилась исключить малейший риск того, что её узнают. А может, просто хотела превратиться в другого человека, которого все эти невыносимые вещи не касаются.