Хроники Престижного района - Светлана Гершанова Страница 2

— Я оставил её…

Когда этот парень проходил мимо их скамейки, они замолкали и смотрели с завистью. Американские джинсы, настоящие, не подделка с рынка, куртка коричневой кожи, не Турция, Греция. Кроссовки Адидас, и сумка Адидас, и бейсболка!

Он жил у них во дворе недавно. Проходил, глядя поверх голов, ни с кем не общался.

А однажды они с Олегом столкнулись перед лифтом, и парень спросил:

— Умеешь держать язык за зубами?

— А нужно?

— Если хочешь хорошо зарабатывать.

— Я готов.

— Зайдём ко мне. Можешь называть меня Сом.

— Тогда уж дядя Сом.

— Хорошо, пусть будет дядя.

Он стал наркокурьером. Работа была, не бей лежачего, — разложить пакетики с наркотиком по закладкам.

Появились первые деньги, можно не просить у родителей на каждую мелочь. И пиво, и водку попробовать.

Компания у них была шумная. Собирались вечером, была гитара, конечно.

И песни — старые блатные, неизвестно, каким образом дошедшие до них, и Окуджава, и Высоцкий.

Сомов жил этажом выше. Олег никогда не мог понять, почему потом, до самого своего ухода, опекал его, помогал во всём, наставлял и учил жизни.

Встречал на лестнице:

— Заходи, Олег, чайку попьём.

Иногда предлагал партию в шахматы. Играл с ним, как с котёнком, подставлял под удар фигуры. Блиц, и неизменный мат.

— Я учу тебя, как нужно проигрывать.

— Зачем? Я хочу выигрывать! Лучше бы этому поучили.

— Всему своё время. А проигрывать нужно уметь, держать удар с достоинством. Не просить пощады, не унижаться.

Главное, чтобы у тебя были большие деньги. О-очень большие. Ты можешь не тратить их, жить скромно, но знать, что они у тебя есть. Как фундамент для прочности, уверенности в себе. У нас не так много возможностей зарабатывать — или держать в руках всю торговлю, чтобы дань тебе платили, или оружие, или наркотики.

Я не бандит, и тебе не советую. Хотя боятся меня, знают, если что, и в тюрьме достану, и в колонии. И с того света! В оружии надо очень хорошо разбираться, и стреляет оно, когда под рукой. У нас тоже стреляют, но реже. Наркотики проще, тихая работа, но прибыльная. И перестань думать, что ты делаешь что-то ужасное. Забивают людям голову — белая смерть, белая смерть! Ну, смерть, и что? Мы же не убиваем! Есть спрос, есть и предложение. За границей их в аптеках продают! И человечество сидит на наркотиках с самого своего возникновения. Грибы всякие, ягоды… говорят, это яд. Так змей уничтожьте, все ядовитые растения. Не знаешь, как обращаться, не трогай. Понравилось, значит, твоё. Дорого, так и любо!

И ты должен быть неуязвим, понимаешь? Чтобы у тебя ни одного слабого места, за которое можно ухватить, прижать.

Женщина есть женщина, но привязываться нельзя. Увидишь, что далеко зашло, не просто обычный секс, говори, мне пора домой. Или ей, если пустил к себе.

— Но это же больно!

— Если что, будет больней. А желающих сделать больно хватит через край. Будет много денег — надо делиться. Успешная фирма — почему именно твоя? А так, ты один рискуешь, только собой. Знаешь, на что идёшь, и не подставляешь родного беззащитного человечка.

И надо быть невидимкой. Видишь всех, знаешь о многих, а о тебе — никто. Ни друзей, ни приятелей. Только на первый взгляд тяжело, привыкнешь. Полная внутренняя свобода, где бы ты ни был, и в тюрьме, если попадёшь. Ты сам по себе!

Семья Олега была, как миллионы других. Родители инженеры. Отец — начальник лаборатории, куда маму направили по распределению. Через год они поженились, хотя разница в возрасте — двадцать лет.

Он был старым коммунистом, солдатом партии без страха и упрёка. То, что произошло с его страной, институтом, которому он отдал сорок лет жизни, великой партией, подкосило его.

Институт закрыли, оборонка, которой он занимался, как многие другие, была никому не нужна. От кого обороняться? Запад наш лучший друг, учитель и помощник.

Родители оказались на улице, жили втроём на отцовскую пенсию. Отец почти не выходил из дому, сидел перед телевизором и громко спорил с любым оратором по ту сторону экрана:

— Предатели! Продажные твари! Профукали такую страну!

Мама уходила на кухню. Олег сбегал во двор.

Там были другие настроения. Все стали коммерсантами и радовались наступившей свободе. Город превратился в огромный рынок, чем только не торговали на каждом углу! Жизнь бурлила, перед тем, как обрести другое русло.

Лихие девяностые…

Когда маме удавалось уговорить отца выйти на воздух, было ещё хуже. Он ненавидел торгашей. Ненавидел подростков на скамейке, которую не мог миновать. Ненавидел хлынувшую через рухнувшие границы чужую музыку, эмигрантскую литературу. Он не мог дышать в этой новой чужой атмосфере!

Олегу доставалось:

— Связался с дурной компанией, что у тебя общего с этими отбросами общества, подонками, вульгарными девицами — сигареты в накрашенных губах?

— Папа, каждому из нас родители говорят, что он связался с дурной компанией. Выходит, и я дурная компания! Мы все одинаковые, я не лучше и не хуже других. Девчонки красятся, ну и пусть. Это вам всё запрещали, а сейчас у нас что — свобода! И не смотри на Людку и Милку, я их к тебе не приведу. Обошли они меня своим вниманием, другие у них бой-френды.

— Бой-френды! Родной язык тебе неугоден?

— Я пойду погуляю, пап…

Их сеть разрабатывали долго, казалось, накрыли сразу всех, от первых лиц до курьеров.

Следователь Олегу достался слишком уж молодой, наверное, сразу после института. Поэтому старательный, и весь, при исполнении. Вот станет старым, думал Олег, всё ему надоест, будет работать, спустя рукава. А я в это время уже буду богат. Высоко, не достанешь.

Он был голубоглаз, лицо открытое, чистое. Смотрел на Олега, как на какой-то особый вид человечества. И, вроде, сочувствовал ему. Представился Денисом Ивановичем.

Но когда кто-то заглядывал в кабинет, где они сидели по обе стороны стола, извиняясь, говорили, особенно девушки:

— Денис, можно тебя на минутку?

Или:

— Денис, ты без перерыва сегодня?

Или:

— Денис, тебя к начальству! Кончай, хватит на сегодня!

Денис нажимал кнопку, говорил дежурному:

— Увести!

И Олег оказывался в камере.

Его раздражало это сочувствие. Ну, попал в капкан, такова жизнь. Сочувствуй — не сочувствуй, а срок назначишь реальный.

Он был злым, как подрастающий волчонок. Детство кончилось, когда за ним захлопнулась железная дверь. Теперь ты сам за себя, на всю жизнь. И в камере после очередного допроса он продолжал единоборство с этим Денисом: