Отшельник - Борис Седов Страница 2

У моих ног горел маленький костер, дым от него тонким голубым шарфиком поднимался в небо и растворялся там, а вокруг — никого. Ни одной живой души. Во всяком случае, я очень на это надеялся.

За спиной у меня молча стоял густой темный лес, та самая тайга, которая подремучее всякой сельвы будет, под ногами лежал песочек, перемешанный с засохшими хвойными иголками и всяким лесным мусором, а впереди — большое пространство медленно ползущей справа налево гладкой воды.

У рек не бывает перекрестков, но я чувствовал, что нахожусь именно у перекрестка двух рек. Справа текла Обь, а прямо на меня из широкого таежного коридора выходил Чулым.

До противоположного берега, а точнее — до того места, где Чулым вливался в Обь, было не меньше двух километров, и все вокруг меня было огромное, сверху — огромное небо, сзади — огромная тайга, а впереди — широкая мощная река.

И я сидел на берегу этой широкой мощной реки маленький, как муравей, жег свой маленький костерчик и вдыхал своим маленьким носом огромный чистый воздух, которого тут было просто завались.

Благодать!

Катер ушел около часа назад, и теперь я наслаждался одиночеством, покоем и тишиной.

В большом рюкзаке, на который я опирался спиной, была палатка, а также припасы на три дня и всякие необходимые вещи, в том числе — радиотелефон, купленный в Томске за две с половиной штуки баксов. Второй аппарат находился у хозяина катера, и в случае чего я мог обратиться к нему за помощью.

Приземлившись в Томске, я уже точно знал, что буду делать.

Никаких гостиниц, никаких цивильных мест — на хрен все это. Из аэропорта, наняв за сто долларов старый «мерседес», я отправился в город, и водила провез меня по всем нужным магазинам. В результате на заднем сиденье его колымаги образовался вместительный рюкзак, набитый под завязку.

Потом шофер отвез меня в речной порт и, получив двадцатку сверху, отвалил.

Я выбрал из множества частных посудин самую быструю, — во всяком случае два больших черных «меркурия» на корме позволяли надеяться на это.

Катер, к которому я подошел, был белого цвета и назывался «Ништяк».

У хозяина, молодого парня с переломанным носом и изуродованными ушами, длинные черные волосы были заплетены в косичку, и эта оригинальная прическа в сочетании с явной примесью азиатской крови в облике придавала ему почти самурайскую свирепость. Он развалился на просторном баке своего «Ништяка» и, закрыв глаза, курил подозрительно длинную папиросу.

Скинув рюкзак на дощатый настил пристани, я достал сигареты и кашлянул. Парень лениво открыл глаза и посмотрел в мою сторону.

Наверное, я не заинтересовал его ни с какого боку, потому что он снова закрыл глаза и глубоко затянулся. До меня донеслось потрескивание, с которым огонек пополз по куреву, и я понял, что в какой-то степени поломал владельцу «Ништяка» кайф.

Парнишка курил косяк.

Я уселся на облупленный деревянный кнехт, торчавший из пристани, и, тоже закурив, стал терпеливо дожидаться окончания процедуры.

Наконец курильщик покончил с косяком. Отбросив окурок ловким щелчком, он вопросительно посмотрел на меня — дескать, ты еще здесь? Ну, давай, говори, что тебе нужно.

При этом было видно, что его «зацепило», и теперь он был готов с удовольствием побеседовать на какую угодно тему.

Я предпочитал тему речных перевозок и поэтому спросил:

— А твой «Ништяк» быстро ходит?

— Тебе в километрах или в узлах? — поинтересовался речной самурай и сел попрямее.

— Ну, я человек сухопутный, так что в километрах, — ответил я.

Этот парень определенно начал мне нравиться, и я подумал, что, скорее всего, не ошибся в выборе посудины.

— Если в километрах… Сотня устроит?

— Устроит, — кивнул я, — а тебя сотня устроит?

— Сотня чего и за что? — лениво поинтересовался самурай.

— Сотня баксов.

— Ага… — неопределенно отозвался он, — а за что?

— Отвези меня отсюда километров за сто. В какое-нибудь тихое райское место.

— И баксов сто, и километров сто, и скорость сто… — задумчиво ответил он, — кругом сто!

Он засмеялся и вдруг лениво сказал:

— Нет, не устроит.

И снова развалился, уронив голову на свернутый валиком ватник.

Я удивился и спросил:

— А сколько устроит?

— Триста.

Теперь засмеялся я:

— Пятьсот в оба конца. И ни в чем себе не отказывай.

— А я и так не отказываю, — ответил он, — ладно, годится.

Я встал и, подняв рюкзак с настила, швырнул его в катер.

— Что, прямо сейчас поедем? — спросил самурай, поднимаясь на ноги.

— Прямо сейчас, — ответил я и спрыгнул вслед за рюкзаком.

— Ну, сейчас так сейчас, — сказал парень, проходя к маленькому штурвалу, установленному на задней стенке невысокой надстройки.

— Меня Мишей зовут, — представился я, помня, что я до сих пор американец Майкл Боткин.

— А меня — Тимуром, — ответил капитан, протягивая мне руку.

— Слушай, Тимур, — я внимательно посмотрел на него, — а у тебя еще курнуть есть? Посмотрел я на тебя, и что-то мне захотелось вспомнить молодые годы.

— Не спеши, — ответил Тимур, — давай отойдем на пару километров.

И он нажал на кнопку пуска.

Оба «меркурия» глухо заворчали и забулькали, а Тимур сказал:

— Садись в кресло. На скорости лучше сидеть, чем стоять.

— А лежать лучше, чем сидеть, — усмехнулся я, вспомнив поговорку.

— Не скажи, — возразил Тимур, — если ты уляжешься тут на полной скорости, то из тебя всю душонку вытрясет.

— Молчу, — ответил я и забрался в одно из двух высоких кресел, закрепленных за надстройкой.

Второе, пилотское, кресло занял Тимур.

Повернувшись ко мне, он выразительно пошевелил бровями и сказал:

— Деньги утром, стулья вечером.

— А… — спохватился я, — извини.

Вынув из кармана бумажник, я дал Тимуру двести долларов и сказал:

— Деньги — стулья — деньги. Остальное получишь, когда приедешь за мной.

— Годится, — ответил Тимур и, засунув деньги в нагрудный карман ветхой джинсовой рубашки, передвинул вперед какой-то рычаг.

За спиной синхронно взревели два мотора, и «Ништяк» резво прыгнул вперед.

Глядя на воду, я вспомнил прогулку на гоночном катере по Балтийскому морю. Правда, тогда она закончилась тем, что меня угостили кофе со снотворным, но на этот раз такого финала вроде бы не предвиделось.