Угольная крошка - Моника Кристенсен Страница 2

Детский сад находился в центре Лонгиера. Местные произносили это сочетание без всякой иронии. Только туристам казалось забавным, что слова «площадь» и «центр» используются по отношению к горстке офисов, магазинов и питейных заведений.

Чужакам этого было не понять. Им и в голову не приходило, что между самыми отдаленными домами Адвентдалена и кранами на набережной Кюллькайа лежали километры безлюдных дорог. Они не замечали теней, укрывавших строения в Бломюре и на Шэринге. И забывали про белых медведей, которые брели через город в сторону замерзших фьордов, неслышные и почти не заметные на снегу. А местные знали, что даже в самом крохотном селении есть центр, где можно выдохнуть и почувствовать себя в безопасности. И в самом центре в свете фонарей разделенные мирной пешеходной дорожкой располагались детский сад и больница. Никто никогда не видел здесь медвежьих следов.

Пешеходная дорожка тянулась от отеля «Полар», через площадь, где как живой стоял бронзовый шахтер в каске и с лопатой в руке, и огибала здание нового отеля «Бэйскамп», богато украшенного деревянными панелями. Затем она снова распрямлялась между магазином «Рабиесбуа» и еще одним, торговавшим спортинвентарем, чтобы окончательно исчезнуть на улице Хилмара Рекстена, оставив пешеходам только обочину проезжей части. Впрочем, по обочинам обычно ездили снегоходы.

По дорожке ходили нечасто, в основном пользовались коротким отрезком между парковкой у офиса газеты «Свальбардпостен» и зданием почтамта и банка. Или поднимались с парковки у Бизнес-центра на площадь. Все больше людей предпочитали добираться на работу за рулем. Так что сейчас единственными пешеходами остались бегуны и собачники.

Полярная ночь уже не та, что прежде. В былые времена местные встречались на дороге и останавливались поболтать. Все знали, кто вышел на улицу, куда идет и, в общих чертах, что вообще происходит. Теперь с этим стало сложнее. Тьма полярной ночи захватила городские окраины в свой плен.

– Нашли Эллу? – вдруг услышала она рядом с собой голос воспитательницы старшей группы, которая вышла из игровой бесшумно, в одних носках.

Заведующая медлила с ответом. Ей не хотелось без нужды пугать своих сотрудников.

– Я видела у крыльца детские следы, но она ведь не могла… Даже если ей каким-то образом удалось открыть замок изнутри, она не смогла бы закрыть его снаружи. Не дотянулась бы. Хотя, конечно, взрослый человек…

Она подавленно взглянула на воспитательницу.

– Вы все комнаты обошли? А туалеты?

– Я обыскала все. И даже позвонила ее отцу. Но он не берет трубку. Наверное, в забое.

– Вы уже сказали Туне? – заведующая быстро огляделась.

– Нет, она сидит с малышами. Выглядит такой довольной, в кои-то веки. Мне не хватило мужества сказать ей, что ее дочурка куда-то опять улизнула. В прошлый раз она чуть с ума не сошла.

Воспитательница подняла варежку, валявшуюся на полу, и положила ее на полку.

– Никак не возьму в толк, куда они прячутся. По-моему, мы уже везде искали. Даже в чулане.

Женщины замолчали, глядя друг на друга.

Мужчина, притаившийся за сугробом, не боялся, что его кто-нибудь увидит. Он думал о детях, об их румяных щечках. О красных от мороза щечках и носиках и о том, как мило они ими шмыгают. Об их неуклюжих движениях, скованных теплыми комбинезонами, и ясных глазках, которые смотрели на него с доверчивым любопытством. Как будто он ничем не отличался от других взрослых. Ему так хотелось прижать к себе маленькое детское тельце. Но он не решался даже протянуть руку, чтобы дотронуться до внимательных лиц.

Дети радовались сладостям, но не поддавались на его уговоры перелезть через ограду. А сам он не отваживался перебраться к ним. В освещенных окнах садика он видел фигуры воспитательниц. Одна из них подошла к стеклу и долго смотрела в его сторону. Он замер в надежде слиться с тенью сугроба.

Но ничего не случилось. Не слышно было ни стука резко распахнутой двери, ни сердитых окриков «что тебе здесь нужно?».

Время шло. Мужчина за сугробом продрог, но шевелился лишь изредка, медленно и осторожно. И вдруг пропал.

Заведующая оделась и вышла на крыльцо с задней стороны садика. Перед ней лежала детская площадка: ледовые дорожки, качели, горка и турник. В тени ограды валялись забытые санки. Эллы не было видно. Она выкрикнула ее имя, осторожно, почти что украдкой. Что если кто-то проходит мимо и услышит? Что скажут люди, увидев, как она стоит и кричит в пустоту? Но голос ее прозвучал чуть слышно. Долетев до середины площадки, он бессильно увяз в свежевыпавшем снегу.

Сарайчик лежал в густой тени. Дверь запирал старый заржавелый крючок. Его бы Элла сама не открыла. Но что если другие дети заперли ее там? И никто не слышал, как она звала на помощь? Заведующая отбросила тревожные мысли и поспешила вниз по ступенькам.

Дети видели заведующую сквозь отверстия в сугробе. Они захихикали, но тихо, прикрывая рты толстыми варежками. Сначала по ступеням крыльца загремели огромные сапоги. Затем они увидели, как она широко шагает в своем коричневом пуховике через площадку в сторону сарайчика. И что ей там понадобилось? Магнус высунулся было из сугроба, чтобы получше рассмотреть, что она делает, но Калле довольно решительно затащил его обратно. Они сидели тихо как мышки и переглядывались с хитрыми минами.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как воспитательница загнала детей в помещение по причине сильного мороза. Но у них карманы были набиты сластями, которые они не успели съесть. Потому Калле предложил спрятаться под садиком. Все остальные дети мало-помалу зашли внутрь, и только несколько друзей притаились под крыльцом. Сейчас они потихоньку скатывались все ниже по узкому снежному туннелю. Дети понимали, что это их, возможно, вышла искать заведующая. Но знали, что ей их не найти. Ведь взрослые такие глупые. Сложно подобрать нужные слова, чтобы объяснить. Просто взрослые никогда ничего не понимают. Заведующая, наверное, думала, что им не под силу открыть входную дверь!

– Тупняк, – прошептал Калле, которому скоро исполнялось шесть. Он был заводила и знал все крутые словечки. – Мегатупняк. Шупермегатупняк.

У него выпали оба передних зуба, и оттого он немного шепелявил. В такие моменты он казался не настолько лихим и взрослым, как ему бы хотелось.

Четверо малышей пробирались все глубже в пустое пространство под зданием садика. Они старались не шуметь, но их комбинезоны со скрипом терлись о снег. И они не могли перестать ворчать друг на дружку.

– Не толкайся.

– Это ты толкаешься. А еще ты меня сапогом пнул.

– Неправда! Это не я, это…

Звуки их голосов становились все тише и наконец совсем пропали.

Как и большинство домов в Лонгиере, детский сад стоял на высоких сваях, вколоченных глубоко в землю. На Шпицбергене были возможны только два способа строительства: либо позволить дому стоять прямо на грунте и двигаться вместе с тающим и замерзающим верхним слоем вечной мерзлоты, либо строить на опорах, достаточно длинных для того, чтобы достичь глубоких слоев, которые никогда не тают. Первый способ больше всего подходил для бревенчатых строений, немного смещавшихся в зависимости от времени года. Второй применялся для каменных домов, иначе в их стенах появлялись большие трещины. Дома на сваях имели то преимущество, что, если они правильно располагались относительно розы ветров, весь снег сдувало через пустоты под домом на другую сторону. Но детский сад лежал в низине. В снежные зимы сугробы окружали здание и образовывали под ним невидимые глазу пустоты.