Смерть парфюмера - Эшли Уивер Страница 2

— Очень жаль, что вам необходимо уехать, — произнесла я. — Желаю вам счастливого пути.

— Благодарю вас. Было чрезвычайно приятно с вами познакомиться. У меня такое чувство, что я покидаю старых друзей. Кстати, я приготовил вам на прощание подарок.

Я не замечала небольшую коробочку у него в руке, пока он не протянул ее мне.

Я взяла ее, открыла и увидела небольшой стеклянный пузырек на подушечке из бархата. Я достала его из коробочки и рассмотрела. Стеклянные грани сверкали и переливались в свете, струившемся из больших окон у меня за спиной.

— Какая прелесть, — сказала я, вытащила пробку, и меня окутал насыщенный цветочный аромат.

— Это совершенно новый аромат, — заметил мсье Дюво. — Вы станете одной из первых женщин, кто им воспользуется.

— Очень мило с вашей стороны, — произнесла я, обмакнув пробку в пузырек и похлопав ею по запястью. Запах был прелестный, успокаивающе знакомый и в то же время экзотичный.

— Я заметил, что вы любите аромат гардений, — продолжил он. — И решил, что мой подарок может вам понравиться. Духи называются «Шазади». Они цветочные, но в них есть теплые, чувственные ноты, которые вам так подходят.

— Благодарю вас. Я с огромным удовольствием буду ими пользоваться.

Андре улыбнулся:

— Весьма надеюсь. А теперь я должен откланяться. Был очень рад с вами познакомиться. Возможно, мы как-нибудь увидимся в Лондоне?

— С превеликим удовольствием, — заверила я.

— Может, в следующий раз полетаем на истребителе, а, Эймс? — спросил мсье Дюво, подмигнув мне, и удалился.

Убедившись в том, что он ушел, я повернулась к мужу:

— Я знаю, что бесполезно просить тебя не совершать таких безрассудных поступков, но ты мог бы по крайней мере лично сказать мне последнее прости, прежде чем сделать меня вдовой.

Майло, как я и предполагала, отмахнулся от моего беспокойства:

— Ты слишком сильно переживаешь, моя прелесть. Гидропланы совершенно безопасны. Полеты на них не очень-то отличаются от вождения автомобилей.

Я не собиралась с ним спорить. За несколько лет я научилась контролировать себя. И могла лишь надеяться, что с отъездом Андре Дюво Майло потеряет доступ к этому источнику неприятностей.

— Если оставить гидропланы, то очень жаль, что мсье Дюво пришлось уехать, — заметила я. — Он очень мил.

Я помахала запястьем у лица и снова вдохнула аромат духов. В нем присутствовало нечто опьяняющее.

— В известной мере, — заговорил Майло, вставая со стула, — когда человек замечает, какой аромат нравится чужой жене, и дарит ей духи с «чувственными нотами», то это, возможно, самое время для прекращения дружбы с ним.

Я рассмеялась.

— Разве странно помнить о том, что мне нравится запах гардений? Мне показалось, любезно с его стороны подарить мне духи.

— Не так уж и любезно, как ты думаешь. У него какие-то финансовые интересы в парфюмерном деле. Ему, наверное, дали целые ящики этого зелья, чтобы всучивать его доверчивым дамочкам.

— Сегодня утром ты просто неотразим, — сухо произнесла я.

Майло подошел ко мне, взял за руку и поднес ее к лицу.

— На тебе они пахнут просто дивно.

— И тебе кажется, что чувственные ноты мне подходят? — тихо спросила я.

— О, чрезвычайно.

Он притянул меня к себе и прижался ко мне губами, и меня снова охватило непривычное чувство полного умиротворения, которое в последнее время я часто испытывала. Я была отдохнувшей, расслабленной и очень счастливой. Всего лишь год назад я пребывала в уверенности, что мой брак вот-вот рухнет. Теперь же мне казалось, что лучше и быть не может.

Тут Майло внезапно замер, немного отстранившись от меня.

— А когда принесли почту?

Я подняла на него глаза и заметила, что его взгляд устремлен за мое плечо. Очевидно, этот неожиданный поворот в его поведении произошел, когда он взглянул на небольшой столик за моей спиной, где стопкой лежала утренняя почта.

— Не так давно, — ответила я. — Ее принесла Винельда. Я еще не просматривала.

Майло выпустил меня из объятий, протянул руку и взял письмо. Было всегда ужасно трудно распознать его настроение, но я чувствовала, как оно переменилось, когда он принялся рассматривать конверт.

— В чем дело? — спросила я.

Он слегка замешкался, и, хотя выражение его лица не изменилось, меня охватила тревога.

— Кое о чем я тебе не рассказал, — признался муж.

Мне представился целый веер вероятного развития событий. С учетом довольно бурного прошлого моего мужа, можно было вообразить самые разные неприятности. Оставалось ждать, что он скажет дальше.

— У меня был скрытый мотив для того, чтобы заехать на озеро Комо, — продолжил он, даже не пытаясь меня успокоить.

— Вот как?

— Он связан с мадам Нанетт.

Я постаралась не выдать своего несказанного облегчения. Мадам Нанетт была няней Майло, женщиной, которая его вырастила. В чем бы ни состояла тайна Майло, она не могла быть такой страшной, как я опасалась.

— И что с ней?

— Когда мы были на Капри, я получил от нее письмо, которое переслали из Ладлоу. Она нашла место в Париже и со всей семьей собиралась на Комо. Из светской хроники она узнала, что мы в Италии, и поинтересовалась, не могли бы мы ее навестить.

Пока мы были за границей, Майло получил несколько писем, пересланных нашим поверенным, так что это не привлекло моего внимания. Но странно — что он предпочел не делиться со мной этим известием, пока мы находились на Капри. Это приглашение ведь не было какой-то неприятностью — совсем наоборот.

— Какая прелесть, — сказала я. — Я бы с радостью с ней увиделась.

Майло подошел к стоявшему в углу столику, взял нож для бумаги, вскрыл конверт и вытащил письмо. Быстро пробежал глазами текст, его лицо при этом оставалось бесстрастным.

Наконец он поднял глаза.

— Она собирается остаться в Париже. И просит нас туда приехать.

— У нее что-то со здоровьем? — спросила я взволнованно. Просить приехать — очень не похоже на мадам Нанетт. Хотя они с Майло прекрасно друг к другу относились, тесной связи они не поддерживали. Я встречалась с ней всего два раза: на нашей свадьбе и когда мы на Рождество оказались в Париже проездом.

— Она не пишет. Письмо очень короткое.

— Можно мне прочесть?

Майло молча протянул его мне. Я взглянула на лист. Это была плотная, высокого качества почтовая бумага с тисненым гербом — геральдическим знаком дома, где, видимо, мадам Нанетт работала.

Почерк у нее был исключительно красивый и идеально ровный.