Наивная смерть - Нора Робертс Страница 2

– Это больше похоже на приступ, чем на признаки борьбы. – Пибоди обошла кабинет истории по периметру. Ее башмаки на воздушной подошве слегка чавкали на каждом шагу. Она проверила окна. – Заперты.

Пибоди тоже склонила голову набок, изучая труп с другой стороны. Тело у нее было такое же крепкое, как у Арнетты Моузбли, но фигуре Пибоди не суждено было стать монументальной. Ее черные волосы отросли до плеч и кокетливо завивались на концах. Ева так и не смогла привыкнуть к этой легкомысленной прическе.

– Он работал за завтраком, – продолжала Пибоди. – Планировал урок или проверял тетради. Может, аллергическая реакция на что-то съеденное?

– Довольно бурная, я бы сказала. – Ева подошла к трупу, присела на корточки. Ей еще предстояло взять отпечатки пальцев, протокольно установить время смерти, провести другие следственные действия, но в эту минуту она просто изучала мертвеца.

Белки его глаз были испещрены паучьими лапками полопавшихся сосудов. На губах виднелись следы не только рвоты, но и пены.

– Пытался ползти, когда его схватило, – прошептала она. – Пытался ползти к двери. Проведи официальную идентификацию, Пибоди, установи время смерти.

Распрямившись, Ева осторожно обошла лужи шлаков, извергнутых телом Крейга, подняла термос. На термосе было выгравировано его имя. Ева принюхалась.

– Думаешь, кто-то отравил парня? – спросила Пибоди.

– Горячий шоколад. И что-то еще. – Ева запаковала термос в пластиковый мешок для вещественных доказательств. – Окраска рвотных масс, признаки конвульсий, острое расстройство желудка. Да, я думаю, это яд. Медэксперт проверит. Нам надо получить у родственников разрешение на доступ к его медкарте. Так, ты поработай на месте, а я поговорю с Моузбли и приглашу свидетелей.

Ева вышла из кабинета. Арнетта Моузбли расхаживала взад-вперед по коридору, держа в руке портативный компьютер-наладонник.

– Директор Моузбли, мне придется попросить вас ни с кем пока не контактировать, ни с кем не разговаривать.

– О, я… честно говоря, я просто… – Она повернула компьютер, чтобы Ева могла увидеть мини-экран. – Игра в слова. Просто чтобы отвлечься, чем-то занять мысли. Лейтенант, я все думаю о Лиссет. Это жена Крейга. Необходимо ее известить.

– Ее известят. В данный момент я хотела бы поговорить с вами наедине. И мне нужно опросить учениц, которые обнаружили тело.

– Рэйлин Страффо и Мелоди Бранч. Офицер, приехавший по вызову, сказал, что они не должны покидать здание и что их нужно изолировать друг от друга. – Она поджала губы с явным неодобрением. – Девочки страшно травмированы, лейтенант. Они в истерике, что вполне понятно при данных обстоятельствах. К Рэйлин я послала психолога, а Мелоди сидит с нашей школьной медсестрой. К этому времени к ним уже должны были приехать родители.

– Вы известили их родителей?

– У вас свои порядки, лейтенант, а у нас свои. – Директриса величественно вздернула подбородок. Ева подумала, что такие жесты, вероятно, входят в обязательную программу подготовки школьных директоров. – Для меня на первом месте здоровье и благополучие моих учеников. Этим девочкам по десять лет. Они вошли в кабинет и увидели это. – Она кивком указала на дверь в кабинет. – Один бог знает, какой эмоциональный шок они испытали.

– Крейг Фостер тоже чувствует себя неважнецки.

– Я должна сделать все, что в моих силах, для защиты моих учеников. Моя школа…

– В данный момент это не ваша школа. Это место преступления, и хозяйка здесь я.

– Место преступления? – В лице Арнетты не осталось ни кровинки. – Что вы хотите сказать? Какого преступления?

– А вот это мне предстоит узнать. Я хочу допросить свидетельниц по очереди. Лучшим местом для беседы будет, думаю, ваш кабинет. При беседе может присутствовать один из родителей или опекунов.

– Ну что ж, прекрасно. Идемте со мной.

– Офицер? – Ева оглянулась через плечо. – Передайте детективу Пибоди, что я в кабинете директора.

Его рот дернулся в едва заметной усмешке.

– Есть, лейтенант.

«Совсем другое дело, – подумала Ева, – когда ты – бонза, а не простой смертный. Когда ты поджариваешь, а не тебя поджаривают». Вообще-то в свое время у нее не было, что называется, особых проблем с дисциплиной. В основном она старалась остаться незамеченной, просто проскользнуть потихоньку, окончить школу и вырваться из образовательной тюрьмы, как только возраст позволит.

Но ей не всегда удавалось остаться незамеченной. Дерзкий язык и неприятие школьных порядков порой прорывались наружу, и ее вызывали в кабинет директора. И поджаривали.

Вероятно, ей, подопечной государственной системы, следовало быть благодарной за то, что государство дает ей возможность получить образование, обеспечивает крышей над головой и пищей в достаточном количестве, чтобы не умереть с голоду. Ей полагалось быть благодарной за то, что у нее есть одежда, пусть даже с чужого плеча. Предполагалось, что она должна стремиться к самосовершенствованию, но это было сложно, потому что не существовало точки отсчета. Ева сама толком не помнила, кто она такая, откуда родом, кем была раньше.

От школьных лет у нее остались лишь воспоминания о том, как ей читали высокомерные нотации, как на нее хмуро смотрели свысока.

Но больше всего ей запомнилась бесконечная, смертельная, всепроникающая скука.

Конечно, ей не довелось учиться в частной школе, оборудованной по последнему слову техники, со сверкающими чистотой классными комнатами, стильной школьной формой и соотношением один учитель на шесть учеников.

Ева готова была биться об заклад на свое месячное жалованье, что в школе Сары Чайлд не было кулачных боев в коридорах и самодельных бомб в шкафчиках.

Но в этот день здесь произошло убийство.

Ожидая свидетельниц в кабинете директора Моузбли, где благодаря живым растениям и красивой посуде была умело воссоздана так называемая домашняя атмосфера, Ева просмотрела досье убитого.

Фостер Крейг, двадцать шесть лет. Уголовного досье нет. Родители живы, отметила Ева, и до сих пор женаты друг на друге. Живут в Нью-Джерси, там же родился и вырос Крейг. Учился в Колумбийском университете с частичной стипендией, получил диплом учителя и работал над магистерской диссертацией по истории.

Женился на Лиссет Боливар в июле прошлого года.

На фотографии с удостоверения личности он показался Еве юным и восторженным. Красивый молодой человек с кожей цвета жареных каштанов. Глубокие темные глаза, темные волосы, причесанные… Если Ева правильно помнила, эта прическа называлась «кок». Волосы по бокам и сзади коротко подстрижены, а на макушке высоко взбиты.

На нем и ботинки были модные, вспомнила она. Черные с серебром, на гелевой подошве, со шнуровкой. Дорогие. А вот его спортивная куртка была скромной, коричневого цвета, да еще и с заношенными обшлагами. Приличные часы на запястье, но Еве они показались копией дорогой марки. И блестящее золотое кольцо на безымянном пальце левой руки.