Маска Димитриоса - Эрик Эмблер Страница 19

— Сейчас людей немного, — заметил Марукакис. — Слишком рано.

Тусклый свет сочился из дверей сквозь вставки полупрозрачного стекла. На некоторых из них был нарисован номер дома, причем нарисован гораздо более искусно, чем это требовалось. Иногда на дверях можно было прочесть названия: «Чудо-бар», «ОК», «Джимми-бар», «Стамбул», «Торквемада», «Витоша», «Обесчещенная Лукреция» и, выше по холму, «Святая Дева Мария».

На мгновение они замешкались. По сравнению с другими эта дверь выглядела менее потрепанной. Латимер пощупал карман, чтобы убедиться, что бумажник на месте, в то время как Марукакис открыл дверь и вошел, показывая дорогу. Где-то внутри аккордеонисты играли пасодобль. Посетители оказались в тесном коридоре, стены которого неровно покрывала красная краска. На полу лежал ковер. В конце коридора располагался небольшой гардероб, который был почти пуст, за исключением пары шляп и пальто. Но в этот момент к ним вышел бледный мужчина в белом пиджаке, занял место за стойкой и приветственно улыбнулся. Он сказал: «Bonsoir, Messieurs», ^[11] — взял вещи и жестом указал на лестницу, ведущую вниз — туда, где играла музыка. Над ней висела надпись: «Бар. Танцы. Кабаре».

Они попали в комнату с низким потолком площадью около тридцати квадратных футов. На бледно-голубых стенах по кругу висели овальные зеркала, поддерживаемые херувимами из папье-маше. В промежутках между зеркалами прямо на стенах были нарисованы стилизованные картины, изображающие светловолосых мужчин с обнаженными торсами и женщин в костюмах и клетчатых чулках.

В одном углу комнаты располагался маленький бар, а в противоположном — платформа, где сидела группа из четырех апатичных негров в белых аргентинских блузах. Рядом с ними виднелся дверной проем с голубым плюшевым занавесом. Остаток места вдоль стен занимали маленькие кабинки, которые доходили только до плеч сидящим внутри за столиками. Еще несколько столов вторглось на танцпол.

Когда они вошли, в кабинках находились примерно дюжина человек. Негры все еще играли, а две похожие на танцовщиц кабаре девушки медленно двигались на танцполе.

— Слишком рано, — огорченно повторил Марукакис. — Но вскоре люди подтянутся.

Официант провел посетителей к пустой кабинке и поспешно удалился, чтобы через пару минут вернуться с бутылкой шампанского.

— У вас с собой достаточно денег? — прошептал Марукакис. — Мы должны будем заплатить по меньшей мере двести левов за эту отраву.

Латимер кивнул. Двести левов составляло примерно десять шиллингов.

Музыка прекратилась, девушки закончили танцевать, и одна из них встретилась взглядом с Латимером.

Девушки подошли к кабинке и, улыбаясь, остановились.

Марукакис что-то сказал, и они удалились, пожав плечиками. Журналист с сомнением взглянул на Латимера.

— Я сказал, что нам нужно обсудить деловые вопросы, но позже мы бы их угостили. Если вы не хотите, чтобы они надоедали…

— Не хочу, — твердо сказал Латимер и, сделав глоток шампанского, вздрогнул.

Марукакис вздохнул.

— Какая жалость. Нам все равно придется заплатить за шампанское. Можно кого-нибудь им угостить.

— Где мадам Превеза?

— Думаю, спустится в любой момент. Хотя, конечно, — задумчиво добавил он, — мы можем подняться к ней.

Он многозначительно устремил глаза к потолку.

— Здесь все на своем месте, хотя и скромно.

— Если она скоро спустится, то нет никакого смысла идти наверх. — Латимер чувствовал себя аскетическим педантом и надеялся, что шампанское окажется пригодным для питья.

— Ну да, — уныло произнес Марукакис.

Но лишь спустя полтора часа владелица «Святой Девы Марии» соизволила явиться. Тут же все оживились. Прибыли еще люди, в большинстве своем мужчины, хотя среди них были одна или две женщины специфической внешности. Какой-то сутенер трезвого вида привел пару пьяных немцев, должно быть, коммивояжеров на отдыхе. Двое мрачных молодых людей сели и заказали воду «Виши». Через дверь с плюшевым занавесом входили и выходили. Все кабинки были заняты, и на танцполе установили дополнительные столы. Вскоре центр зала наполнился массой покачивающихся потных пар.

Спустя какое-то время танцпол освободили. Несколько девушек сменили одежду на пару букетов искусственных примул и большое количество лосьона для загара и исполнили танцевальный номер. За ними последовал юноша, переодетый в женщину, который спел песню на немецком. Снова вернулись девушки, уже без примул, чтобы станцевать еще один танец. Выступление закончилось, зрители снова хлынули на танцпол, атмосфера становилась все раскованнее.

Латимер лениво наблюдал, как один из мрачных молодых людей предлагал другому щепотку того, что могло оказаться нюхательным табаком, но точно им не являлось, и размышлял, стоит ли предпринять еще одну попытку утолить жажду шампанским. Вдруг Марукакис тронул его за руку.

— Это она, — сказал он.

Латимер бросил взгляд через комнату.

На долю секунды обзор в дальнем углу танцпола загородила какая-то пара, потом она отодвинулась, и писатель увидел, что рядом с занавешенной дверью стоит Превеза.

Полноватая, но с хорошей фигурой, держалась она неплохо. Платье ее, очевидно, стоило немалых денег, а густые темные волосы выглядели так, как будто последние два часа над ними колдовал парикмахер. И все же в ней безошибочно чувствовалась потрепанность.

В облике сквозила какая-то изменчивость, как будто Превеза впала в спячку и жизненные функции ненадолго вышли из строя. Казалось, что в любой момент волосы начнут развеваться, платье небрежно соскользнет с гладкого кремового плеча, рука с огромным бриллиантовым кольцом поднимется, чтобы поправить розовые шелковые бретельки и рассеянно пригладить волосы. Рот был твердым и добродушным, а в слегка заспанном взоре проглядывала беззаботность, что заставляло вспомнить о забытом. О неуклюжих позолоченных креслах в отеле, усеянных сброшенной одеждой, и о бледном свете зари, пробивающемся сквозь закрытые ставни, о розовом масле и о заплесневелом запахе тяжелых штор на медных кольцах, о звуке теплого медленного дыхания спящего на фоне тиканья часов в темноте. Но сейчас эти глаза были открыты и бдительно за всем наблюдали, в то время как губы щедро расплывались в приветливой улыбке.

Марукакис подозвал официанта и что-то ему сказал. Мужчина заколебался, потом кивнул и, отклонившись от обычного маршрута, прошел туда, где мадам Превеза разговаривала с каким-то полным человеком, обнимавшим одну из танцовщиц кабаре. Официант прошептал ей что-то на ухо. Мадам Превеза прервала разговор и обратила на него внимание. Официант указал на Латимера и Марукакиса, и на мгновение ее глаза оценивающе задержались на них. Потом она отвернулась и возобновила свою беседу.

— Через минуту подойдет, — сказал Марукакис.