Печать тернового венца - Антон Леонтьев Страница 19

– Фелиппе, как же я рад тебя видеть! – раздался голос моего единокровного брата.

Я поспешно отложил газету (сознаюсь, мне, католическому священнику, не пристало читать желтую прессу, но...) и поднялся навстречу Антонио.

Брат приблизился ко мне, и я, как и подобает рядовому священнику, возжелал опуститься на колени, чтобы облобызать рубиновый перстень. Вообще-то встреча двух братьев, пускай и сводных, один из которых (Антонио) старше на добрых двадцать лет, не должна начинаться с этой древней процедуры. Но мой брат не кто иной, как его высокопреосвященство кардинал Антонио делла Кьянца, шишка в ватиканской курии, глава папской комиссии по Латинской Америке.

Антонио, в отличие от меня, сделал великолепную карьеру, являлся одним из церковных иерархов, единственным кардиналом нашей родины – республики Коста-Бьянки и, с учетом трагических обстоятельств (кончины святейшего понтифика Адриана VII три дня назад), одним из реальных претендентов на папский престол.

Именно об этом – о возможных преемниках Адриана, называемых по-итальянски коротким и емким словом papabile, – и шла речь в газете, которую я не без интереса пролистывал, ожидая, когда же Антонио соизволит принять меня.

Шансы у латиноамериканских кардиналов были очень высоки. Во всяком случае, никто не сомневался, что итальянцы, и так безраздельно правившие католической империей в течение без малого четырехсот шестидесяти лет и потерявшие свое былое могущество в тот октябрьский день, когда в далеком 1978 году новым понтификом был избран архиепископ Кракова Кароль Войтыла, окончательно лишились морального права служить кузницей кадров для наместников Иисуса Христа.

Все наблюдатели склонялись к выводу, что после недолгого правления двух европейских пап (пикантно, что они оба, и Бенедикт, и сменивший его Адриан, происходили не из исконно католических стран, а из государств, большая часть населения которых исповедует протестантизм и почитает не римского папу, а горделивого вероотступника и папофоба Мартина Лютера и его последователей) паства ждала давно назревших изменений, воплотить кои в жизнь мог бы понтифик из Южной Америки. В конце концов, едва ли не шестьдесят процентов верных католиков проживали именно на этом континенте.

Подобные изменения, как я подозревал, был готов осуществить мой брат Антонио, при условии, конечно, что грядущий конклав изберет его двести шестьдесят седьмым преемником апостола Петра. Антонио всегда везло, и я склонялся к мысли, что сейчас, накануне своего шестьдесят четвертого дня рождения, он обладает весьма реальным шансом сделаться наследником папы Адриана.

Антонио ласково, но настойчиво удержал меня за локоть и произнес:

– Фелиппе, оставим церемонии! Как прошел перелет?

– Сносно, – ответил я.

Признаюсь, я чрезвычайно боюсь самолетов, как трансатлантических рейсов, так и полетов над континентом – из далекого штата, где я уже в течение семи лет служу приходским священником, в столицу Коста-Бьянки. Как-то мне пришлось стать свидетелем крушения только что стартовавшего самолета, на борту которого находились два кардинала, и я тогда подумал: если бесконечный в своем милосердии Господь не уберег пурпуроносцев от столь ужасной смерти, то стоит ли мне, безродному и неизвестному падре, крошечному винтику в гигантском механизме католической церкви, испытывать судьбу и провоцировать Его.

Но, к сожалению, мне достаточно часто приходится летать как в столицу Коста-Бьянки, так и за пределы нашей банановой республики. Я ненавижу самолеты, содрогаясь от мысли о возможном крушении, и ничто – ни билет первого класса, оплаченный из церковной казны, ни изысканное меню, выдержанные вина и – о, прости меня, грешника, Иисусе! – длинноногие красавицы-стюардессы не успокаивают мои нервы. Вообще-то католическому священнику следует вверить себя заботам Господа, ибо без его ведома и желания ничего не происходит во Вселенной (во всяком случае, так гласят догматы, повиноваться коим и внушать которые своим прихожанам – моя наипервейшая обязанность), но вера моя не та, что у моих предков, и я следую арабской пословице: «На Аллаха надейся, но верблюда привязывай».

Наверное, именно это – отсутствие в сердце моем пламенеющей, безграничной и сладостно-горькой веры – и привело к тому, что я так и остался, по прошествии двадцати лет после рукоположения в священники, на самой низшей ступени церковной иерархии. Но, сознаюсь, я не особо печалюсь по данному поводу, хотя (не буду лукавить, ибо какой смысл обманывать Господа, если он ведает все наши мысли и желания еще до того, как они зародились в нашем греховном мозгу) иногда задаюсь вопросом: отчего Антонио досталось в жизни все, а мне – ничего?