Дело о пропавшем талисмане - Катерина Врублевская Страница 19

— Что это такое? — Иловайская побагровела. — Почему не убрано? Где слуги? Тимофей!

На пороге комнаты появился старый слуга, поклонился и замер в ожидании.

— Это еще что такое, Тимофей? — закричала на него Марина. — Почему такой бедлам? Мне перед гостями стыдно. Немедленно убрать!

— Не надо ругаться, барыня, — степенно ответил Тимофей. — Мое дело за печкой следить, дрова носить, да вчера покойный барин приказали за столом в лакеях стоять, как в прежние времена. А со стола убирать — не наше дело. Бабы должны были из деревни вернуться.

— И где бабы? Почему не явились?

— Не могу знать, барыня, — ответил старый каналья, не моргнув глазом, и поклонился. Он прекрасно знал, что снегом завалило все пути-дорожки и прислуга еще не скоро явится в особняк.

— Мы соберем со стола, — сказала молчавшая до сих пор Воронова, — а ты, Тимофей, затопи печку да самовар поставь, раз уж к этому приставлен.

Она начала споро складывать грязную посуду. К ней подошла Косарева и принялась помогать. Иловайская обиженно буркнула что-то себе под нос и отвернулась, а Перлова подсела к Ольге, и они стали о чем-то шептаться. Мужчины стояли около окна и возбужденно переговаривались. Гиперборейский размахивал руками и время от времени показывал пальцем на Марину. Пурикордов успокаивающе хлопал его по плечу.

Мне не хотелось подходить ни к кому, поэтому я обошла стол и взяла в руки большое блюдо с остатками жаркого, покрывшегося противной желтой пленкой застывшего жира. Я хотела отнести это блюдо на кухню, но случайно задела им бутылку вина. Бутылка упала, на скатерти разлилось темное пятно.

— Ой, я такая безрукая, мне ничего держать нельзя — попыталась я пошутить, изобразив на лице виноватую улыбку, но, внимательно посмотрев на результат своей неловкости, ахнула. Вино, вылившееся из опрокинутой бутылки, окрасило скатерть в ярко синий цвет.

— Это еще что такое? — подскочила Елена Глебовна, оказавшаяся рядом. — Кто налил сюда вместо вина чернила?

Отставив в сторону злосчастное блюдо, я взяла бутылку, стоявшую ранее напротив прибора Сергея Васильевича. «Херес-Массандра», — прочитала я.

— Это бутылка хозяина дома, только он пил херес, — почтительно сказал подошедший Тимофей и тут же, без паузы, добавил: — Самовар нести?

— Лучше принесите, пожалуйста, точно такую же бутылку из погреба, — ответила я. — А уж потом и самовар.

Воронова с Косаревой продолжали складывать столовые приборы, а я присела дожидаться лакея — не хотелось выходить из комнаты, пока он не принесет бутылку.

Ждать пришлось недолго. Тимофей вернулся, неся в руке точно такую же бутылку «Херес-Массандры», слегка запыленную. При мне лакей ловко откупорил бутылку и налил вина в два чистых бокала, найденных среди горы грязной посуды. Вино было обыкновенного цвета, густо-бордового, и невероятно ароматное. Никакой синевы не наблюдалось.

— Ну, господа, кто из вас осмелится продегустировать сей божественный напиток? — спросила я и взяла бокал. — Есть желающие?

— Полина, что вы делаете?! — бросился ко мне Пурикордов. — Немедленно поставьте бокал, это опасно! Зачем так рисковать?

— Почему рисковать? — улыбнулась я самой очаровательной улыбкой из своего запаса. — Что вы имеете в виду?

— Вполне вероятно, что некое ядовитое вещество изменило цвет вина, — осторожно сказал Пурикордов.

— Если это ядовитое вещество, как вы изволили выразиться, Александр Григорьевич, изменило цвет вина, а у меня в руках бокал красного, значит, отравлена была только одна бутылка, а точнее, та, из которой пил Иловайский.

Я шла ва-банк, надеясь тем самым обнаружить убийцу. На что я рассчитывала? Ведь убив уже двоих, преступник не пошевелится, чтобы спасти меня от неминуемой гибели, но все же небольшой шанс да был. Как прореагируют гости на мою эскападу? Вот это я и хотела сейчас выяснить.

— Но Сергей Васильевич умер от разрыва сердца, — возразил мне Карпухин. На его лице было написано волнение.

— Тогда тем более нечего бояться, — парировала я. — Красное вино, зеленое или синее, кому это теперь важно? Может, в Крыму мускат особенный растет, который в бутылке синеет? Ваше здоровье, господа!

И я, зажмурившись, залпом осушила бокал с божественным напитком, который, право, не заслуживал столь плебейского с ним обращения. Терпкое сладкое вино имело привкус горького миндаля и каленого орешка. По телу разлилось приятное тепло, в голове зашумело.

Открыв глаза, я увидела, что все, находящиеся в столовой, прекратили говорить и со жгучим интересом уставились на меня.

— Чего вы ждете, господа? — пьяным голосом спросила я и глупо ухмыльнулась. — Надеетесь, что я сейчас вот так упаду и умру на месте, как ваш Сергей Васильевич? Не… Не на такую напали! Я живехонька-здоровехонька. А вино дрянь! Микстура анисовая! Сейчас вот этого попробую.

И я потянулась к подозрительной бутылке с синим содержимым. Бутылку я поймать не успела, Елизавета Александровна ловко выхватила ее у меня перед носом и поставила на поднос с грязной посудой.

— Отдайте! — нахмурилась я. — Я хочу сравнить. А то «Массандра», «Крымские вина»… И чего в них хорошего? Один запах.

— Э… да вы, барышня, совсем пить непривычная. Кто ж такое обманчивое вино залпом пьет? Оно хоть и молодое, а по голове шибает, словно порядочное коромысло. Да еще на пустой желудок, разве ж так можно? — произнеся это, Фердинанд Ампелогович подошел к столу и, налив себе из бутылки, принесенной Тимофеем, отпил, смакуя букет. — Хорошее вино. Знатное! Отменный херес.

— Что вы говорите? — удивленно спросила я и покачнулась. Конечно же, я не была пьяной, просто мне хотелось несколько притушить подозрения убийцы, касающиеся моей скромной персоны. — А мне так не показалось. И я спать хочу!..

— Довольно, — вступила Марина в разговор, — прекратите эту клоунаду. Идем, Полина, мы с Ангелиной Михайловной отведем тебя в твою комнату. А когда Анфиса закончит, — тут Марина запнулась, — прибирать, она принесет тебе завтрак. Пошли, и осторожно, тут ступеньки.

Меня бережно, словно немощную, уложили в постель и оставили одну. Немного полежав, я встала и принялась рыться в своем дорожном саквояже: наученная полуголодной жизнью в женском институте, я всегда брала с собой какие-нибудь сухарики — есть часто хотелось неимоверно. И, на мое счастье, нашла.

Грызя сухое печенье, я подошла к окну и посмотрела на картину, расстилавшуюся под моим взглядом.

Снег немного подтаял и принял голубоватый оттенок. С бельведера опала пышная шапка, а огромный дуб на берегу Сороти обнажил черные ветви. Справа возвышалась островерхая крыша домашней часовенки, и мне подумалось, что на бескрайней снежной равнине, испещренной лишь трехпалыми следами птиц, только эти три точки отличались по цвету от всего остального унылого пейзажа. Может, весной или летом из этого окна открывается неописуемая красота, но сейчас хотелось какого-нибудь яркого пятна.