Дикое золото - Александр Бушков Страница 19

Он не обрел желаемого, конечно, о чем подсознательно чуялосьс самого начала. Получилась радость для тела, а вот душа осталась прежней,беспокойной и тоскливой…

Своих чувств он, разумеется, внешне не проявил. Предельногалантно выпроводил Анютку, уже чувствовавшую себя, сразу заметно, кем-то вродестатс-дамы при дворе венценосца, и, оставшись один, безделью предавалсянедолго. Привел себя в порядок, надел тяжелый медный кастет, литой, с четырьмякольцами для пальцев (тот самый, которым ему в прошлом году всерьезнамеревались проломить голову, и затея сорвалась лишь оттого, что Лямпе имелпротивоположные намерения, каковые и претворил успешно в жизнь), заложилутяжеленную руку за спину и дернул левой шнур звонка.

Прохор-Антуан впорхнул в номер едва ли не в следующий послезвонка миг – ну да, приятно улыбался с порога, рассчитывая на вознаграждение.

– Проходи, сокол мой, проходи, – радушно пригласилЛямпе, бесшумно поворачивая ключ в замке. – Гостем будешь…

Резко развернулся и нанес короткий, умелый удар – в ту частьорганизма, которая именуется эскулапами «солнечным сплетением», а впростонародье обзывается проще: «под душу».

– Эк-к… – только и сказал Прохор.

И опустился на корточки, зажимая ладонями ушибленное место,хватая воздух ртом беззвучно и конвульсивно, как выброшенная на берег рыба.Лямпе наблюдал за ним без малейшей жалости. Увидев наконец, что ушибленныйнемного продышался, положил кастет на стол, взял из пиджака браунинг (изкоторого загодя вынул патроны) и развалился в кресле, положив пистолет наколени.

Прохор с округлившимися глазами и удивленной донельзябледной физиономией попытался встать.

– Сидеть! – негромко распорядился Лямпе имедленно, звонко, эффектно оттянул затвор.

– Ваше высокородие! – жалобно простоналПрохор. – За что? Видит бог, ни в чем таком…

– Вот мы сейчас и разберемся, – с расстановкойпообещал Лямпе, вразвалочку приблизился, опустился на корточки и легонькопотыкал коридорного дулом в скулу. – Молчать. Отвечать только на моивопросы. Не запираться и не вилять. Понял? Иначе, я тебе клянусь, пристрелю наэтом самом месте. Стены толщиной в аршин[10] никто и неуслышит, а услышат, подумают, что шампанское откупорили…

– Полиция ж ваше имечко враз узнает… – пробормоталПрохор. – Паспорт-то в гостинице предъявляли…

– А ты быстро соображаешь, сучий прах, –усмехнулся Лямпе. – Это в чем-то и хорошо… Дурак ты, мон ами Антуан. Чтобты знал: паспортов у меня полные карманы, и каждый на другую фамилию. Пустьсебе ищут немца Лямпе, пока не надоест. Отсюда, знаешь ли, выйдет крестьянинТолоконников, а то и особа духовного звания…

– Ваш-ше степенство! Объясните хоть, за что?

– С полным нашим удовольствием, – сказалЛямпе. – Ты, шестерка, слышал что-нибудь о партиисоциалистов-революционеров?

– Х-хосподи… – прошептал Прохор, бледнея ещеболее, насколько это было возможно. – И за что мне это? Опять, как в пятомгоду… Из анархистов будете?[11]

– Угадал, милейший, – скупо ухмыльнулся Лямпе.Вновь поиграл перед бледной физиономией никелированным пистолетом. – Ну, аколи уж ты, холуйская рожа, понял, с кем имеешь дело, должен понимать, чтодышать теперь будешь, как я распоряжусь. Если прикажу, дышать и не будешьвовсе… Усек?

– Чего ж там не усечь… – тоскливо протянулПрохор. – Опять началось: бомбисты, революции, замятня…

– Имей в виду, – сказал Лямпе. – Я тут неодин, и, в случае чего, шкуру с тебя сдерут моментально и качественно.

– Это мы понимаем-с, не темные… Товарищ дорогой, да я жи сам есть угнетаемый трудящийся, пострадал от сатрапов…

– Молчать, – сказал Лямпе. – Угнетенный, матьтвою. Одно знаешь – прислуживать эксплуататорам…

– Товарищ, да я! Да я из кожи! С полным нашимпониманием и сочувствием! Вы только скажите, чем помочь? Чего ж сразупистолетом в харю тыкать?

– Встать, – сказал Лямпе. – Садись к столу,да смотри у меня… Слушай внимательно, вибрион. Никакого привидения в зеркале,конечно, не было. Упомянул я о нем исключительно для того, чтобы посмотреть натвою физиономию. И оная показала, что о прежнем постояльце, найденном мертвым вэтом самом номере, тебе было прекрасно известно… Так вот, чтоб ты знал: вашпостоялец был членом нашей партии, выступавшим под видом чиновника. Поручение,которое он имел в этом городе, было серьезнейшим и важнейшим. И теперь я изкожи вон вылезу – и всех, кого понадобится, из кожи выверну, – чтобы узнать,что же с ним на самом деле случилось… Ясно?

– Чего уж там… – пробурчал Прохор. – Товарищсоциалист… А если я вам все чистосердечно поведаю, будет за мое чистосердечиенаграда в виде денег?

– Что? – искренне удивился Лямпе. – У тебябудет кое-что получше денег – я тебе жизнь оставлю, холуй купеческий. Вохранку, надо думать, регулярно бегаешь?

– Да что вы! Неправда ваша!

– Н-ну, смотри, – сказал Лямпе, многозначительнопоигрывая пистолетом. – Еще раз вякнешь про деньги – рассержусь… Тебе бышкуру спасти, вот и старайся… Что знаешь?

– Да что мы знаем? Мы люди маленькие… По всем статьямвыходит, уж извините тыщу раз, что пулю он сам себе в башку загнал. И полициятак полагает, и мы все…