Убийство в спальном вагоне - Себастьян Жапризо Страница 18

— Она у меня.

И показала металлическую коробочку, не раскрывая руку. Тот подошел к ней, и поскольку она все еще прижимала к груди его игрушку, спокойно посмотрел на нее с притворным простодушием во взгляде, как делают все они, и добавил — извините, я забыл. Потом протянул руку, и она сказала себе: ты должна отдать, это инспектор полиции, ты спятила. Резким жестом протянула игрушку с глупой улыбкой, прекрасно зная, что улыбка глупая, почувствовала тепло его руки, а он продолжал с тем же безразличием и без улыбки смотреть на нее.

— Мы забыли задать вам один вопрос.

Ей пришлось немного отступить, потому что, запихивая коробку в карман, он стоял совсем близко.

— Когда вы покинули купе, жертва тоже готовилась выйти?

— Не знаю. Полагаю, что да. Я им обеим сказала «до свидания» — ей и светловолосой девушке из Авиньона. Думаю, они собирались сойти следом за мной.

— В проходе было много народу?

У него был писклявый голос, куда менее красивый, чем у того, другого, который ждал его внизу в машине.

— Да, много. Но я не стала выходить первой, не люблю толкучку.

— Вы ничего не заметили, что могло бы быть как-то связано с преступлением?

— Кажется, нет.

Она сказала, что еще подумает, что не обращала тогда внимания. Не могла же она предположить, что в купе, которое она покинула, будет задушена женщина и что молодой инспектор придет спрашивать ее об этом.

Тот улыбнулся, сказал — вероятно, и прошел мимо нее в коридор. Перед зеркальцем, висевшим около двери, он остановился, посмотрел на себя, сказал: смешно, какие штуки придумывают, ну и рожа.

Затем сунул руку в карман, где лежала его головоломка. Объяснил, что все повсюду забывает. Спросил: она не такая?

— Нет, не думаю.

Он покачал головой — ладно, вероятно, до завтра, если я буду там, когда вы придете.

— У меня такое впечатление, что от меня мало проку.

Он сказал напротив. И сам открыл дверь.

— Вся история с Кабуром — все-таки что-то новое. Теперь мы едем к нему, посмотрим, сумеет ли он от нас что-нибудь скрыть.

— Вы его подозреваете?

— Кого? — спросил он. — Я? Я никого не подозреваю. Сказать по правде, я очень плохой полицейский, я ненавижу подозревать людей. Предпочитаю приговаривать их всем скопом. Невиновных людей нет. Вот вы, скажем, верите в невиновность?

Она глупо рассмеялась, понимая, что ведет себя глупо с этим парнем, болтающим всякую чушь и не похожим на инспектора, да к тому же явно насмехающимся над нею.

— Вы считаете невинным делом, когда кто-то кому-то помогает снять чемодан, намереваясь затем потискать этого кого-то в коридоре?

Он отрицательно покачал головой и уже со знакомым ей надутым видом спросил: зачем такой красотке понадобилось снимать чемодан?

— Что она хотела взять оттуда?

Элиана Даррэс попыталась вспомнить, снова увидела молодую брюнетку, у которой задралась юбка, когда она поставила ногу на полку, взгляд Кабура.

— Думаю, аспирин.

Он сказал, что это не имеет значения, но что в любом случае невиновных людей нет, разве что в юном возрасте. Потом — все одна мерзость.

Она стояла в дверях, размахивая, как ненормальная, руками. А он пошел, слегка кивнув на прощание головой. После этого она не вернулась в квартиру, не закрыла за собой дверь, а все следила за его фигурой на лестнице глазами прислуги, которую кадрили на балу, ну форменная дура.

Вечером она поужинала на кухне, держа перед собой открытую книгу, которую прислонила рукой к бутылке минеральной воды. По десять раз перечитывала одну и ту же страницу. Написанные там слова никак не могли стереть воспоминания о задушенной из поезда.

Очень черные волосы, очень светлые глаза, тоненькая и длинная фигура, хорошо сшитый костюм. С внезапной, вызывающей удивление, настойчивой, внимательной улыбкой. Жоржетта Тома часто улыбалась, много раз во время поездки. С трудом втащив в купе чемодан, она улыбнулась, сказав «прошу прощения». Потом отказалась от конфетки — улыбнулась: «Вы так любезны». Она сама предложила сигарету Кабуру — опять улыбнулась, — пожалуйста… А утром, склонившаяся над своей полкой, не выспавшаяся, замерзшая сорокасемилетняя женщина, которой невыносимо было думать о том, что ей придется есть одной за кухонным столом, держа прислоненную к бутылке минеральной воды книгу, опять встретила ее внезапно возникшую, неожиданную улыбку и услышала доброе утро, однако, мы приехали.

Бедняжка не знала, что ее ждет смерть, сама эта мысль просто не могла прийти ей в голову. Об этом надо было непременно рассказать инспекторам.

В газете, которую все они читали накануне, было написано, что это не сведение счетов, что ее убили не для того, чтобы обокрасть. О чем она думала, когда ее убивали? О чем думаешь, когда тебя убивают?

Элиана Даррэс вымыла посуду: тарелку, вилку, стакан, сковородку, на которой жарила яичницу. А потом долго стояла в коридоре между комнатой и входной дверью, между сном и еще чем-то и размышляла о том, что было бы лучше не оставаться одной.

Она подумала: у меня есть время сходить в кино неподалеку. В кино она ходила почти каждый вечер, говоря всем, что делает это в силу исключительно профессионального интереса и что на самом деле кино терпеть не может: что ей приходится с трудом выкраивать пару свободных часов. Иногда она по нескольку раз смотрела один и тот же фильм, потому что не запоминала названий, а фотореклама у входа всегда обманывает. Но какое это имело значение? Неважно, что смотреть. Она покупала в антракте мятные конфетки. Или еще что-нибудь.

На другой день, глядя на свое отражение в зеркале ванной, она нашла, что выглядит красивой и отдохнувшей. На улице над Трокадеро ярко светило солнце. Одеваясь, она видела через окна своей квартиры чистое небо и спокойно размышляла.

Была убита незнакомая ей женщина, это печально — и все. Надо принять это именно так. Она скажет, что считает нужным сказать, и не станет обращать внимания на то, какое это произведет впечатление. К тому же она не ошибается, она просто не может ошибиться относительно парня с верхней полки. Что это означает — их дело, но услышанный ею голос и пол вошедшего в темноте не оставляли сомнений — это был мужчина, а не женщина. Если они не хотят ей верить, тем хуже.

Затем она объяснит им, что Жоржетта Тома не имела никаких оснований волноваться, что во всяком случае она не догадывалась, что ее могут убить. Вполне могли задушить и малышку из Авиньона, и это было бы столь же неожиданно, столь же невероятно. Она постарается им объяснить улыбку Жоржетты, вот что важно.

Она, быть может, постарается им объяснить и взгляд Кабура, когда молодая брюнетка поставила ногу на нижнюю полку, чтобы снять чемодан, и от этого движения приподнялась юбка.