Хищники с Уолл-стрит - Норб Воннегут Страница 18

Но не стоит впадать в заблуждение. Мы начинаем продажи, не отходя от порога и не снимая лыж. Клиенты понимают, что СКК отличается от прочих, с момента своего прихода. В нашем вестибюле с нейтральными стенами, экипированными аляповатыми полотнами восходящих мастеров, нет сидячих мест. Ни кушеток, ни стульев, чтобы перевести дух. Причина проста: нашим клиентам ждать не приходится. Мы приветствуем их у дверей.

Наше корпоративное послание: «Мы здесь ради вас».

* * *

Примчавшись в приемную, я застал там Сэм. Она вся как-то поникла. Голова понурена, руки безвольно опущены. Ссутулившаяся, павшая духом, словно потерпела крушение всех надежд. Даже изумительные глаза сибирской хаски казались серыми и невзрачными. Рта Сэм не раскрыла. И не встретилась со мной взглядом.

Фон за ее спиной вдруг выдвинулся на первый план, и в приемной она показалась как-то не на месте. На Сэм был урбанистический неоготический наряд свежеиспеченной вдовы – черные джины, черная плиссированная блузка, ни сережек, ни ожерелья из ее клада побрякушек и – вопиющая ересь для выходца из Бостона – черная бейсболка «Янкиз» {37}, надвинутая на самый лоб. А позади нее на стенах ОФЛ вереницей выплясывали ослепительные краски полотен. Должно-то быть наоборот, яркие цвета должны быть спереди.

При виде эбеновой монохромности Сэм Чарли поперхнулся бы, да и меня, откровенно говоря, ее наружность повергла в уныние. Потому что в Сэм я увидел отражение самого себя 18-месячной давности – отчаяние, тоска, на лице безнадежность. В тот вечер в Нью-Хейвене началась моя новая жизнь, та самая, которую я теперь возненавидел. Голос в моей голове, гомункулус из ада, терзал меня что ни день одним и тем же вопросом, лишенным ответа: «Где ты был, когда это было важно?»

Восемнадцать месяцев спустя я по-прежнему клял дальнобойщиков, угрожающих шоссе I-95. И себя. Если бы я только успел на предыдущий рейс из Майами в Ла-Гуардиа… Если бы я только сказал «нет» лишнему бокалу мартини в компании клиента… Если бы я только сидел за рулем машины, ехавшей в наш прибрежный дом на Род-Айленде…

У нас с Сэм слишком много общих смертей – ее муж, мой друг, моя жена, ее подруга, моя дочь, ее крестница. В студенческие годы, годы водки и академического просвещения, мы даже и не помышляли, что однажды акулы и дальнобойщики укутают наши жизни сумрачными пеленами. Наверное, посредством какого-то осмоса подавленность Сэм вдруг всколыхнулась и во мне.

Наши затянувшиеся объятия, наши прильнувшие друг к другу тела начали вызывать любопытные взгляды посетителей, находившихся в приемной. Чуть раньше на той же неделе мы с Энни вызвали сходные взгляды леди Золотой Рыбки и ее нечестивого отродья в Эстрогеновом переулке. А мне-то казалось, что объятия с женщиной должны доставлять нечто большее, чем тревожное ощущение, что ты выставлен на всеобщее обозрение.

Всем телом чувствуя, как вздрагивает Сэм, безуспешно пытаясь сдержать рыдания, я сказал:

– Давай-ка займем переговорную.

И мы пошли. Я придерживал Сэм за талию, остро осознавая, как нуждается она сейчас в поддержке. Я рвался поговорить с ней после той вечеринки, отправил столько сообщений. Теперь же, получив такую возможность, я вдруг усомнился, что нужные слова найдутся.

– Извини, что нагрянула к тебе врасплох, – первой подала она реплику.

– Да брось, Сэм. Ты же меня знаешь, – нежно шепнул я и основанием ладони, прямо под большим пальцем, утер слезу с ее щеки. – Я беспокоился о тебе до потери пульса.

– Знаю.

– Пытался дозвониться до тебя вчера.

– Знаю.

Сэм изъяснялась односложно. Я был весь как большой тугой узел. О юморе, моей палочке-выручалочке, неизменно сбрасывающей напряжение, не могло быть и речи. Не время. С момента погребения Чарли я мучительно ломал голову над тем, что сказать, как утешить подругу по колледжу, женщину, оттащившую меня от края пропасти.

– Сэм, я уже проходил через подобное, – беспомощно и расстроенно проговорил я. – Хотел бы я сказать что-нибудь такое, чтобы тебе стало легче. Но сам я таких слов ни разу не слышал и сомневаюсь, что они вообще существуют. Просто скажи мне, чем помочь. Я брошу все, когда угодно и где угодно.

– Мне нужно спросить тебя кое о чем, – дрожа, пролепетала Сэм.

Тушь у нее потекла, но она по-прежнему выглядела совершеннейшей сибирской хаски. Эти синие глаза. Эти черные волосы. Я утер с ее щеки еще одну прорвавшуюся слезинку – на этот раз подушечкой большого пальца.

– Это дико, – добавила она голосом, дрожащим то ли от страха, то ли от нерешительности, то ли от того и другого разом. – Наверное, это услуга.

– Ты только скажи, – откликнулся я, ощутив прилив сил от просьбы Сэм о помощи. – Что я должен сделать?

– Я не знаю, с чего начать.

– Да просто выкладывай.

– Я чувствую себя такой дурой, – неуютно поежилась она.

– Да брось, Сэм. Ты что, забыла, что перед тобой Гроув? Уж кто-кто, а я всем дуракам дурак.

– Всеми нашими деньгами распоряжался Чарли, – начала она. – Все до последнего цента, до последнего доллара уходило в «Келемен Груп».